— Выход на поляну со стороны противника и обратно возможен только через гать, товарищ комбриг. Справа от гати, — показал рукой, — непроходимое болото, а дальше крутой подъем, поросший хвойным лесом. Слева широкий топкий ручей и густой ольшаник…
— Ну а пройти можно? — перебил Котовский.
— Гиблое место, товарищ комбриг, — заверил Воронянский. — Пробовали дно и шестами и лошадьми. Чуть было коня не угробили. Влип по брюхо тут же, у самого берега.
— Отлично, — указал Котовский. — Значит, если Карницкий сунется, перейдет гать и вытянет колонну на вершину поляны, тогда…
— Тогда гроб ему с музыкой, товарищ комбриг, — рассек воздух ребром ладони Воронянский. — Кроме как на гать, бежать с поляны некуда!
Котовский усмехнулся, повернул голову в сторону Ульриха и, слегка заикаясь, сказал:
— Вот здесь и стукнем Карницкого, если сунется. Поглядим тогда, чья выучка лучше: наша, революционная, или ихняя, академическая. — И, развернув Орлика, пустил его рысью в сторону расположения эскадронов.
…Не успели котовцы покормить лошадей, как вдали, где-то за гатью раскатисто застучал пулемет, потом другой, третий, и снова стало тихо.
— Это он, Карницкий, — насторожился Ульрих. — Никак не угомонится, чертов перец!
— Не терпится генералу, — отозвался Котовский, подымаясь с бурки, разостланной возле тачанки. — Сам на рожон лезет.
Возле штабной коновязи кто-то из командирских коноводов сказал полушутя, полусерьезно:
— Дать бы ему сейчас за один раз и в хвост и в гриву, чтоб знал порядок, полуночник!
— Не поможет, браток, — возразил кавалерист из эскадронных связных. — У него сейчас сила большая. Такого надо шарахнуть так, чтобы долго помнил!
Котовский улыбнулся словам связного и слегка толкнул начальника штаба под локоть:
— Слышал предложение? Как в воду глядит парень.
— Рассуждает как котовец, — согласился начальник штаба и, звеня шпорами, пошел к коновязи, где фыркали и всхрапывали, зарывшись мордами в сено, командирские кони.
Вскоре прискакали кавалеристы из ночной заставы и доложили комбригу, что неприятельская конница приближается к болоту.
— Снять заслоны, — приказал Котовский, — и отвести на поляну. Гать оставить открытой. Делать вид, что отходим…
Кавалеристы помчались обратно, и гулкий перестук копыт вскоре заглох.
Бригада быстро построилась и двинулась навстречу противнику. Погодя немного оба полка и пулеметные эскадроны разъехались в разные стороны и притаились на опушках редколесья. На вершине поляны осталась бригадная батарея, готовая к бою, и пеший дивизион для ее прикрытия.
Время шло, а противник не появлялся. Вокруг было тихо, тревожно. Только луна то появлялась, то исчезала в белесой вышине и, казалось, чему-то загадочно улыбалась.
И вот едва подул легкий ночной ветерок, предвестник близкого рассвета, как со стороны гати показалась разведка противника. Уланы держали карабины и ручные пулеметы наготове и ехали молча, словно призраки.
Немного погодя прошел авангард силой до двух эскадронов, а за ним на достаточном удалении показалась наконец черная колонна основных сил противника.
Конница Карницкого двигалась на виду всей бригады.
Кавалеристы обоих полков с затаенным дыханием следили за движением неприятельской конницы и с нетерпением ждали сигнала.
— Время, — шепнул наконец Котовский, когда добрая половина колонны противника оказалась на открытом месте.
И тотчас взвилась сигнальная ракета, задрожала высоко над вражеской колонной и мгновенно погасла.
Напряженную тишину взорвал бешеный лай станковых пулеметов Сливы и Эберлинга.
— Здрада, пся крев![17] — завопил истошный голос в голове вражеской колонны, и вопль резко оборвался…
Пулеметные эскадроны Котовского расстреливали конницу Карницкого в упор. Уланы метались из стороны в сторону, дико гикали на лошадей и бросались наутек.
Бой был скоротечным. Уланы, гремя пиками и обгоняя друг друга, неслись сломя голову в низину, к гати.
Там они сталкивались между собой, схватывались в драке за выход на гать, срывались с крутого берега, опрокидываясь в болото.
Предсмертные крики, пронзительное ржание лошадей, истошные вопли офицеров, утративших власть над солдатами, грохот пулеметов, яростный боевой клич котовцев слились в один протяжный гул, и эхо грозно раздавалось над оврагами и перелесками, озаренными слабым светом луны.
Потасовка у гати так же внезапно кончилась, как и началась. И снова воцарилась тишина над обширной поляной, словно ничего и не случилось на этом клочке галицийской земли, обагренном кровью.
— Поделом ему, этому псякревскому генералу! — долго не унимался вахмистр Митрюк, вместе с бойцами загоняя в кучу целый табун трофейных лошадей. — Раз не по плечу ночная драка, так не суйся!
На слова Митрюка отозвался взводный Сорочан. Он торопливо снимал офицерское седло с трофейного коня и радовался обнове:
— Отважился Карницкий отвести душу над нами в ночном бою, да просчитался. Даром что генерал, а тактика слабовата!
Не прошло и получаса, как котовцы собрали трофейное оружие, лошадей и под прикрытием пулеметных эскадронов тронулись в сторону Милятина.