Рассказы о Котовском

Но у Мстителя было железное сердце, и потому он еще раз не выполнил приказания. Быстрым взглядом окинув поле, он на всем скаку повернул эскадрон налево и ударил батарее прямо в лоб, навстречу реву картечи.

Жадно вдыхая тонкими ноздрями запах пороховой гари, Трагедия легко неслась по полю, едва касаясь земли копытами. С пучком гвоздики в петлице, перекосив рот в безумном крике, держась прямо на коне и вытянув вперед циркулем прямые ноги, Черекан скакал навстречу смерти, и клинок, вращаясь над головой, описывал сверкающий диск, как нимб у святого. Так с гвоздикой в петлице его и убили — осколком снесло полчерепа.

Картечью же белополяки выпалили только раз и притом из одной пушки. Больше они ничего не успели сделать. Котовцы налетели как вихрь. Как колосья под ножом косилки, попадали между лафетами изрубленные орудийные расчеты. А еще через десять минут был окончен весь бой.

Когда то, что осталось от Черекана, подобрали, у него на груди раскрылась рубаха. Кое-кто из присутствовавших попытался приглядеться к татуировке, но стоявший подле командир полка Кучмий воспротивился этому.

— Совестно, — сказал он строго, — человек, может быть, всей своей жизни секрет прятал, а вы хотите у мертвого дознаться. Накрыть сейчас же Прошку!

Любопытные нехотя отошли. Прокопия Черекана накрыли шинелью. Так бойцы и не узнали, что написано было на груди у их командира.

…Вечером на поповский двор приплелся церковный староста. Он был заметно навеселе — не выливать же свиньям свадебного угощения — и требовал, чтобы его непременно допустили к Котовскому.

— Должен хоть лошадь из обоза дать какую-нибудь за бесчестье дочери, — говорил он.

Со свистом и улюлюканьем прогнали его в шею дежурные ординарцы связи. Когда старик замешкался на дворе, путаясь на нетвердых ногах, ему вдогонку спустили с цепи поповского пса. Попадья выглянула было на шум, но, испугавшись, часто закрестилась и быстро юркнула обратно в окно, задвинув на всякий случай занавеску. Так и ушел староста ни с чем.

Командира эскадрона хоронили утром. И никто не плакал. Помнили, что Черекан сам никогда не плакал, хороня убитых товарищей, и, когда кто-нибудь плакал при нем, брезгливо морщился. Похороны были молчаливые и суровые, как и сам покойник при жизни.

Похоронили Черекана за селом, у величественного средневекового замка князей Сангушко, в буковой аллее. Для того чтобы труднее было осквернить могилу, завалили ее громадной каменной глыбой, усилиями двух эскадронов и упряжки артиллерийских лошадей притащенной от резных ворот, где она украшала вход в княжеский парк. Поверхность этого обломка скалы была нежно-розовой, отполированной столетиями. Прямо по камню матрос, фуражир батареи, большой мастер на эти дела, вывел масляной белой краской жирные большие буквы надписи:

«Здесь покоится прах командира эскадрона орлов Котовского товарища Черекана Прокопия Ильича, павшего смертью храбрых в бою с панской сворой. Он имел железное сердце.

Зарыли его своими руками земляки, хотинские партизаны.

Спи спокойно, товарищ эскадронный, мы за тебя отомстим».

Ключи города

I

Впереди и по краям дороги двигались галицийские партизаны. Эти парни, шедшие с нами, были за большевизм Ленина, за землю — против «демократии» Пилсудского и помещичьей кабалы. Мы им верили.

Небо было безоблачным, немилосердно пекло солнце. Мелкая, как мука, белая пыль ложилась по краям дороги, покрывая густым налетом догорающую неубранную пшеницу. Конница медленно тянулась по шоссе между двумя рядами голубых мундиров. Лошади, изнемогая от жажды и пыли, то и дело фыркали, мотая головами.

Старые буки стояли за канавой вдоль дороги, как часовые. У серых каменных мостиков, на перекрестках дорог, покой сторожили белоснежные мадонны, еще с пасхи украшенные дешевыми бумажными цветами. Пересекаемая редкими холмами, лениво текла на запад, к Карпатам, галицийская равнина. Здесь не слышно было даже грохота пушек, здесь был глубокий тыл; много выше, у Вислы, пехотные полки российских рабочих день и ночь лезли на огражденные проволокой и волчьими ямами окопы Пилсудского и Галлера.

К полудню правее дороги возник огромный поросший лесом холм. Выше старинной дубовой рощи вонзились в небо серые башни средневекового замка князей Сангушко. По тучным землям этих окрепших еще в средние века магнатов конница Котовского двигалась уже третьи сутки. Замок был громаден. Цитадель маркграфов Лембергских командовала над окружающей равниной уже в течение нескольких столетий.