Рассказы о Котовском

Черекан сначала взял с фуражира честное слово никому не рассказывать, потом, для верности, сторговался с ним за бутылку водки. Матрос, выслушав инструкции эскадронного командира, немедленно взялся за дело. Беспрестанно хмыкая и вытирая нос потной ладонью, он искусно вывел на груди у Черекана слово «Мститель». Потом снизу вычертил череп со скрещенными костями и все это вместе окружил сложным орнаментом из подобия желудей и дубовых листьев, так что получилось что-то вроде большого медальона. Во время этой длительной и чрезвычайно болезненной операции Черекан не проронил ни звука.

Матрос действительно не проговорился никому, ибо он был по-своему очень порядочным человеком. Вдобавок он немного побаивался Черекана, как, впрочем, и многие в бригаде. А лошадь свою, вороную метиску, отбитую у махновцев, Черекан вскоре после этого назвал Трагедией. Когда эскадронный купался, он тщательно закрывал татуировку ладонью, а потому бойцы решили, что у него тело с изъяном. Спросить, в чем дело, никто не решался знали, что Черекан все равно не скажет.

Предстоящая свадьба Черекана произвела сенсацию.

Котовский, расспросив про невесту, тоже покачал головой, но он в Черекана верил, как в каменную гору, и решил, что, вероятно, все это к лучшему.

Накануне свадьбы, днем, Черекан навестил комиссара своего полка. Комиссар сидел на связке литературы, приготовленной для раздачи во время вечерней поверки. Мальчишеское лицо комиссара было сосредоточенно и спокойно; он, беспомощно ворочая заскорузлыми пальцами, чинил брюки.

— Я женюсь, товарищ комиссар, — сказал Черекан, — завтра свадьба.

— Слышал, — ответил комиссар сдержанно, — очень рад, желаю счастья. Мы разрешили тебе же-ниться, ты заслужил это, Черекан, бригада тобой гордится.

— Я женюсь, — повторил Черекан, — невеста дочь старосты, родители требуют церковного брака, чтобы венчаться по всем правилам, иначе не отдают дочери.

— Это нехорошо, — сказал комиссар, — ты же член партии. Ты веришь в бога Я об этом не слыхал.

Черекан криво усмехнулся.

— Я-то не верю, да вот как с невестой быть… Не увозить же ее насильно.

— Нет, увозить вовсе не годится, — согласился комиссар и прибавил довольно неуверенно, — надо перевоспитать невесту. Ты человек очень сильной воли, должен взять ее в руки.

— Невеста что, невеста, может, и согласилась бы, а вот родители…

— И родителей перевоспитать, — сказал комиссар еще более неуверенно.

— Нет, их не перевоспитать, — ответил Черекан, — это гады; ты б поглядел на них, толстобрюхих!

— А что, уж так приспичило жениться Другой невесты не найдешь, что ли?

Черекан молчал.

— Ты с Котовским говорил — спросил комиссар. — Как он?

— Про церковь я ничего не сказал, скажи уж ему ты сам, мне стыдно.

— Стыдно — переспросил комиссар. — А ты что сам-то думаешь об этом деле?

— Я думаю, — ответил Черекан глухо, но очень твердо, — я думаю, что партия мне простит.

Комиссар поднял голову и посмотрел эскадронному прямо в глаза. Глаза были черные, бездонные, обычно неподвижные, как потухший уголь, они отливали сейчас холодным блеском металла. Нет, в таких глазах ничего не прочтешь, да и смотреть в них даже как-то неприятно.

Комиссар вздохнул.

— Ну, что же, Черекан, — сказал он, — ступай, можешь считать, что согласовано. Но на ячейке опосля все равно придется ставить вопрос — дадим тебе вздрючку.

Вечером жених и невеста, как требовал этого обычай, пришли с визитом к командиру бригады в поповский дом. Котовский в соседней комнате нагишом делал вечернюю гимнастику. Постелив на полу чистое и даже слегка накрахмаленное голубое тканьевое одеяло, которое хозяйка запрятала было подальше от беды на шкаф, он выделывал такие диковинные движения, что попадья, следившая за ним в замочную скважину, решила, что постоялец ее чином никак не ниже антихриста.

Когда командиру бригады доложили о визите, он поспешно натянул на потное тело брюки и гимнастерку и вышел босой в столовую. Невеста, застыдившись, протянула ему твердую и прямую, как весло, руку; Котовский, широко улыбнувшись, крепко пожал ее и сразу же напугал невесту громадностью своего тела.

— Ну что же, может, молочка выпьете, барышня— сказал Котовский приветливо, усаживаясь на скамью. — Больше угощать нечем.

— Спасибо, мы не пьем, — ответила невеста, — мы уже обедали.

Невыносимый ее акцент, одновременно крикливый и певучий, подействовал на Котовского так, что у него зазвенело в ушах и даже вспотели брови. Но командир бригады до тонкостей знал этикет деревенской салонной галантности, и потому он продолжал говорить как ни в чем не бывало.

— Ну и красавица же у тебя, Черекан, невеста, просто загляденье. Самая красивая женщина будет у нас в бригаде.

Невеста снова бурно застыдилась, в то время как Черекан спокойно сидел, положив смуглые руки на эфес шашки, прямой как столб, безразличный и холодный ко всему.