Рассказы о чудесном

«Из пункта А в пункт В отправился скорый поезд, который без остановок прошел всё расстояние за два часа пятнадцать минут», — пел некий тип-невидимка, но сквозь голос угадывалась его невидимая стать в железнодорожной фуражке, из-под которой свисали колбасками белые, мучнистые букли парика, выпирая на свет божий, как зловредное неотвязное колдовство. И скорый поезд мчался без остановок, а дым валил из трубы белыми, мучнистыми буклями, повисая враскрут-ку на деревьях и вкатываясь в небо.

Да, это было, всё это было на одном рисунке под хрустящей папиросной бумажкой в старои-старои детской книжке, которую очень любили и берегли в свиристельском детдоме. Её даже не давали читать кому-нибудь одному, а только разрешали рассматривать издали всем вместе, но иногда, в особо хорошие дни, читали группе дошкольников. В книжке этой жила захватывающая история о злом богаче и о бедных сиротах в холодном каменном замке. А в детдоме было тепло, временами жарко, и все переживали за нищих, окоченевших бродяжек. Во мглистой и своевольной голове Пети книжные герои пели на разные голоса, и в его памяти накопились какие-то незатейливые самочинные напевы, от которых воскрешались и живьём шевелились картинки под теми хрустящими, прозрачными бумажками. А воздух жизни всегда наполнен всякими хрустами. Особенно же похрустывает воздух детского одиночества, пещера, исполненная воображения, устрашающих и благородных мечтаний.

«А пассажирский поезд прошел это же расстояние с четырьмя остановками за три часа сорок две минуты…»

И в самом деле, в километре от Петиного окна прошел пассажирский поезд, а потом — электричка, за ней — товарняк. И всё это громыхающее, многоколёсное железо, стекло и дерево ехало и пело, встряхивая белыми, мучнистыми буклями дыма, мчалось из одной задачки в другую, чтобы меж пунктом А и пунктом В всегда творилось нечто, требующее сложения, вычитания, умножения и деления, — в общем, решения и ответа, решения и ответа…

А в несчастной Петиной голове совершались под музыку и пение лишь картины, суть которых точь-в-точь диктовалась задачкой, — но самым таинственным образом была на ключ заперта эта суть от мудростей арифметики, от совершенства грамматики, от всего, что так мучило мальчика, мечтавшего осчастливить своего золотого отца Ивана Севастьяновича Бахова, скромного учителя пения.

И Петя, оставив под половиком на крыльце ключ и записку, что обязательно вернётся, пошёл на станцию, чтобы сесть в электричку, а с неё пересесть на поезд, который проходит за два часа пятнадцать минут расстояние из пункта А до пункта В, и там спросить у машиниста, с какой скоростью движет он этот поезд, а потом сойти на первой же остановке и вернуться домой.

Петя доехал до одного из самых огромных городов мира. Там дул ледяной зимний ветер, сияли высокие ночные звёзды, а на пустой площади, облитой серебряным светом, было три вокзала. Замерзающий мальчик долго мыкался, чтобы узнать, когда и откуда отправится поезд из пункта А в пункт В. И по мере того, как цыкали на него, грозили пальцем, чтобы не шутил над взрослыми людьми и шёл домой к маме с папой, равнодушно и не всерьёз грозились отвести в детскую комнату, чтобы не дурачил граждан и гражданок, Петина голова раскалялась, и пели в ней разные голоса, голоса отъезжающие, голоса провожающие…

«Примерно через пятьдесят лет умственные способности робота не уступят мозгу человека, а через семьдесят пять лет у роботов появятся мысли, недоступные людям. И предсказать поведение этих роботов очень трудно, хотя сейчас они умеют говорить лишь два слова: „Гуд бай!“. Компьютерная революция и захват власти машинами — хотим ли мы этого?..» — из рогатой спидолы спрашивал диктор, заканчивая свою передачу под электронную музыку, мотив которой был тут же подхвачен бабусей, качающей двух внучат-близнецов:

С мармеладом в бороде-е-е
 К своему папаше
Плыл медведь в сковороде-е-е
По кудрявой каше.

Петя чуть было не заплакал от горя, совершив бесполезный путь и собираясь ни с чем возвратиться домой.

Но свет не без добрых людей. И один гражданин с кудрями до плеч, очень весёлый и очень красивый, сказал ему шёпотом: «В сущности, каждый поезд отправляется из пункта А в пункт В. Главное, друг мой, садись в тот поезд, где нет людей, — там легче дышать!»

И Петя сел в холодный, совсем пустой поезд с припогашенным светом. Там стало мальчику жарко, он лёг на пустую скамью и сладко зевнул. И ничего он не видел во сне, потому что сон этот был, что называется, мёртвый.

Из больницы Петя вышел в конце мая, когда земля расцветала и небо веяло свежим, пьянящим теплом. Петя ел из кулёчка клубнику, которую его золотой отец, скромный учитель пения Иван Севастьянович Бахов купил за бешеные деньги на рынке. И по крайней мере эти двое людей были счастливы полностью и глубоко.

Да, кстати, певческий голос у Пети пропал начисто, задолго до предначертанной природой поры. Зато открылся у него…