Рассказы о чудесном

И тут я ничего не могу с собой поделать, хотя отлично понимаю, что все последующие события Петиной жизни выглядят скопищем жутких натяжек и от начала до конца противоречат нашей текущей реальности. Но я не в силах остановить бег своего бесконтрольно-своенравного пера, потому что впереди — чистая правда, и она — моя, и пора спешить! Ведь Емеля сел на печь — и поехал! А лягушка оказалась царевной! А двоечник — солнце русской поэзии! Чудо неповторимо, но от этого оно не перестало быть правдой. Да, это журавль в небе, неприличная правда чуда, но я без неё жить не могу, мне без неё нигде счастья нет! За что и приношу глубокие извинения.

Так вот, певческий голос у Пети пропал задолго до предначертанной природой поры. Зато открылся у него неслыханный талант к точным наукам, и шестнадцати лет от роду он поступил в университет, и вскорости засияла его сверхъяркая звезда, прославив наше отечество на весь учёный мир. А многие добросердечные обыватели описывали его судьбу в пример и в доказательство того, что вовсе не опасно брать детей из детдома — среди них попадаются очень способные и даже вот гениальные, но заранее ничего угадать нельзя.

И только скромный учитель пения Иван Севастьянович Бахов, золотой человек, до самой своей смерти безжалостно казнил себя за то, что не уберёг беззащитного, доверчивого ребёнка от изувера с кудрями до плеч, от подлой, весёлой нечисти, которая чуть было не свела Петю в могилу и украла у недоразвитого ребёнка дивный талант, искусно завив его мозг такими крутыми, учёными буклями, которых Иван Севастьянович ни видеть глазами, ни гладить руками не мог никогда. Он без памяти любил своего Петра и всей душой прислонялся к вечному шуму его справедливой славы, но временами, от невозможности разделять наравне с Петей всю красоту его учёных идей, мерещилось отцу в глубине воображения, что слава сына — это дьявольский поезд, мчащийся не по-здешнему из пункта А в пункт В. И золотой человек тосковал, считая себя виноватым и как бы извлёкшим выгоду из чудесного происшествия, которое вышло по его недосмотру.

Молодая картошка

Старуха жила и жила. Вся высохла до последней человеческой звонкости, вся сморщилась до последней серебряной ниточки на плешивой макушке, но в свои восемьдесят шесть лет не отсохла совсем от дерева жизни так, чтоб отлететь на ветру шелушинкой и растопиться в нашей общей природе. Кто-то в раздаточной времени помнил о ней и ежегодно выкраивал ей кусочек старушечьей жизни, совершенно не пригодный для более молодого существа, — разве что для котенка?..

Но старуха благодарила, весело улыбаясь лукавым сморщенным ртом с тремя зубками. И ежегодно второго февраля, в день своего рождения, повязавшись нарядным кашемирным платком, со всех сторон и так и эдак оглядывала свой новый кусочек жизни — на что он годится и как пустить его в дело, чтобы хватило до следующей раздачи.

Втайне старуха была уверена, что там, на раздаче житейного времени, как-никак ценят её смекалку, её нежадность и нетранжирство, её маленькие уловки на пользу мальчику, через которого и шло к старухе главное — охота жить и хозяйничать жизнью, несмотря на крайнюю старость с её уродством и немощью.

И на этот раз старуха распорядилась своим кусочком недурственно: в мае она вместе с мальчиком вскопала вдобавок к огороду ещё и несколько соток заводского поля, картошку там посадила, чтобы ту картошку и на зиму запасти, и на рынок снести, а мальчика приодеть на вырост для его будущей без неё жизни.

Откуда у такой старухи в сыновьях мальчик двенадцати лет завёлся — никто не слыхал, и старуха молчит. Она своё дело знает. Сама живёт и мальчику жить даёт. Но торопится старуха, торопится — помнит, что кусочки её жизни вот-вот кончатся, и хватит ей только вздохнуть, моргнуть да ноги протянуть…

Определила она мальчика позапрошлым летом к подруге в артель коробочки расписывать. И так славно, так ладно у него это расписное дело пошло, что старуха сама собой талант у мальчика пронюхала и не дала в землю зарыть! Куда-то они с подругой грамотной написали, кто-то молодой с бородой приехал, и теперь возьмут мальчика с осени в художественную школу с общежитием. Худой у старухи мальчик, кашлючий, ростом мал, криволап, нос морковкой, глаза бусинками, никакой в общем прелести, но имеется необычайность чувствительная — то ли сиротство, всем за жизнь свою благодарное, то ли впрямь художественный талант, искра Божья, да ведь написанное святым духом только святым духом и прочесть можно.

А пока захотелось старухе с мальчиком молодой картошки попробовать. Соседка вчера ездила на заводской участок, ведро накопала, картошка — прелесть!..