Оливия и Софья (наперебой). Ну что там, Мозес, что? Говори скорей!
Мозес (тоном проповедника, потрясая указательным пальцем). Одно я вам могу сказать: подслушивать – безнравственное занятие. А когда окно так плотно закрыто, то еще и бесполезное. (Смеется.)
Софья (с отчаяньем). Опять мы ничего не узнали! Отец с матерью уже третий день о чем-то шепчутся, а нам ничего не говорят! Я уверена, что они получили плохие новости!
Оливия (мечтательно). Ну почему же плохие? Может быть, просто очень важные. Например… Например, папа получил назначение в Лондон! (Торжествующе) Что тут такого невероятного?..
Мозес (очень солидным тоном). Ничего! Это было бы вполне заслуженно! В наше время не часто встречаются такие образованные, такие красноречивые проповедники! (Глубокомысленно) Чем выше ставят таких людей, тем больше пользы обществу и делу просвещения!
Софья. Ну, значит, я бесполезный член общества! И предпочла бы оставаться на старом месте!
Оливия. Ну нет! От Лондона я бы не отказалась! Подумать только! (От радостных мыслей она начинает кружиться.) Театры! Балы! Сент-Джемский парк! Вот мы идем с тобой, а навстречу – такие нарядные дамы! Такие офицеры!
Дик (ему семь лет). И все верхом! И все с саблями! Ура! (Билл с криком «Ура!» бежит за ним.) Вперед! Вперед!
Оливия делает ему реверанс. Софья, невольно улыбаясь, подражает ей. Дик скачет на палке-лошадке и натыкается на входящих родителей. Примроз, с видом спокойным и торжественным, проходит к садовому столу, окруженному скамейками. Миссис Примроз очень удручена. Она с опаской поглядывает то на детей, то на мужа.
Примроз. Друзья мои! Всю вашу жизнь я внушал вам, по мере сил, что Всевышний предназначил мир сей единственно для испытания наших грешных душ! Мир сей преходящ и блага его тленны! Корыстолюбие есть корень всех зол, а богатство порождает праздность и тщеславие! Истинная верность познается только тогда… (ловит взгляд жены, она отворачивается.) В общем, детки, что тут долго говорить, – мы разорены, и даже этот дом придется продать!
Дети стоят ошарашенные, в полной растерянности.
Мозес (испуганно). Папа! А где же мы тогда будем жить?
Миссис Примроз (сердито и решительно). Не болтай глупости, Мозес! Уж, наверное, не под открытым небом! Отец получил приход в соседнем графстве! Там будет и дом, и немного земли! И чем стоять тут, разинув рты, вы бы лучше помогали мне складываться!
Примроз (дрожащим голосом). А вы ничего больше не хотите сказать, детки?
Софья (бросается ему на шею). Папочка, дорогой, ты только не расстраивайся! Мы прекрасно проживем на твое жалованье! А переезд – это замечательно! Это же целое путешествие! Мы увидим новые места, новых людей!
Мозес (спешит ей на помощь). Ну конечно! Конечно! Пусть даже мы заедем совсем в глухую дыру – это же еще лучше! Там должна быть такая потребность в просвещении!
Миссис Примроз (раздраженно). Идите в дом, милорд просветитель, и вытаскивайте сундуки!
Примроз. А ты что скажешь, Оливия, моя красавица? Как? Ты плачешь?
Оливия (улыбаясь сквозь слезы). Нет, папочка, ничего! Просто я упала с неба на землю, и… немного ушиблась… Это быстро пройдет.
Примроз обнимает Оливию, рука Софьи соскальзывает с его плеча. Примроз и Оливия направляются к дому. Софья остается на месте, затем медленно бредет в глубь сада. Из дома слышится голос матери.
Миссис Примроз. Нечего время терять на болтовню! В дороге успеете наговориться! Господи, ума не приложу, что с вами будет без меня! Все как один пропадете!
Песня Софьи.
Живешь – тебе и невдомек,Как дорого все то, что рядом!И вдруг подходит грустный срок —Прощанье с садом!Мой сад любимый, ты во снеВздыхаешь тихо, шевелишься,Ты наяву еще – но мнеКак будто снишься!Уже стемнело. Из глубины сада к ней навстречу движется женская фигура с горящей свечой в руках.
Бух! – Голова Гольдсмита падает на письменный стол. Он заснул за работой. Фигура со свечой оказывается миссис Браун. В другой руке она держит тарелку с едой. Ставит тарелку перед Гольдсмитом.
Миссис Браун. Поешьте, герой, и ложитесь-ка спать. От ваших подвигов ноги протянуть недолго. (Идет к окну, закрывает его.) Ливень такой, а вы сидите с открытым окном! И так здесь сыро, как в погребе!