В избе, куда завели Тушиньского под стражей, находилось двое мужчин. Выглядели они довольно мрачно в своих богатых шубах и расшитых жемчугом меховых колпаках. Высоких колпаках, что уже кое-что говорило о значении их владельцев. Один из мужчин был старый, сгорбленный, но второй стоял выпрямившись. Под его густой, черной бородой можно было угадать молодое лицо.
- Ты кто? – спросил он у Тушиньского.
Тот молчал. Он не знал, зачем его сюда привели. А с момента стычки в овраге в его голове нарастала резкая боль.
- Что, не слышал, что я сказал? – грозно спросил тот.
- Меня зовут Яном Тушинсьским, герба Наленч…
- Дворянин, - буркнул московит с видимым удовольствием. – И что ты делал с этими казаками?
- Пленником был. Они взяли меня в неволю.
Боярин что-то шепнул старику на ухо. Тот поклонился и вышел из избы. Воцарилась тишина. Молодой со всеми удобствами уселся на лавке, вытянув ноги в сафьяновых сапогах на леопардовой шкуре. Тушиньский мог бы поклясться, что подобные накидки носили польские гусары.
- Тебе повезло, лях. Я проверю, действительно ли ты из ваших бояр. Если так, то благодари Бога, что попал именно на меня. Меня зовут Дмитрий Уршилов, - сообщил он. – Под Чудновом58 вы взяли в плен моего брата, Василия. Теперь я обменяю тебя на него.
- А что ты сделаешь с этим казаком, Иваном?
- Этот босяк мне ведом. Кружит между нами и вами, нападая, то на одних, то на других. На пытках расскажет, чего искал на Заднепровье.
- Ну вот и получил, чего хотел, подумал Тушиньский. Только сообщение это радостью его не наполнила.
- Смогу ли я еще раз с ним увидеться?
- А зачем это тебе? У тебя к нему какие-то дела?
Скрипнула дверь, вошел слуга. Он поклонился Уршилову и что-то сообщил ему. Боярин медленно поднялся.
- Повезло тебе, - повторил он в очередной раз. – Казаки подтвердили твои слова. – Он дал знак слуге, и тот перерезал Тушиньскому веревки на руках. – Не стану я держать тебя в узах. Впрочем, тебе и так некуда было бы бежать. Пойдешь со мной ужинать.
- Я бы предпочел отдохнуть.
- Что, не слышал, что я сказал? – с бешенством воскликнул Уршилов. – Пойдешь, даже и на поводке, польский сукин сын. Я так сказал! Понял?
- Да, - тихо ответил Ян. – Понял. И благодарю за приглашение….
Жар в избе царил, что в преисподней. Тушиньский наполовину задыхался, наполовину опьянел вонью разлитой на столе водки, запахами дегтя и никогда не меняемых кожухов. Было весело. Отзвуки очередных тостов смешивались с пьяными воплями. Под окном кто-то насвистывал на чекане, другой московит – едва держащийся на ногах – ежесекундно валил нагайкой по столу, ну а вокруг смешивались проклятия и ругань. Несколько закутанных в толстые шубы москалей уже валялось под столом, другие заливали в себя водочку-матушку или поедали лежащие в мисках куски жирного мяса. И все – всеете, которые еще не были в достаточной степени пьяны, враждебно вглядывались в Тушиньского.
- Эгей, дорогие мои, - воскликнул неожиданно Уршилов. – Я и позабыл, что среди нас имеется самый настоящий лях. Встань же, Ян Флорианович, покажись нам!
Тушиньский не спеша поднялся с места.
- Это мой пленник, - продолжил боярин. – И никто не имеет права тронуть его. Он пойдет на обмен за моего брата. И следует выпить за его здоровье. За нашего приятеля, ляха!
Бояре с громкими окриками подняли свои чарки. Но не выпили ни капли. Вместо того, все выплеснули их содержимое в сторону Тушиньского. Шляхтич дернулся. Его щеки покрылись багрянцем, а шрам на лице потемнел, сделался, словно пурпурный след от удара бичом. В глазах его мелькнули молнии. Он бросился к Уршилову… Хотел броситься, но кто-то схватил его за плечи. Глянул назад – за спиной стояло двое слуг и удерживало его на месте.
- Спокойно, - с усмешкой произнес молодой боярин. – Сейчас ты мой пленник.
- Да чтобы вас преисподняя поглотила, псы московские! – закричал Тушиньский. – Зачем вы привели меня сюда?! Чтобы издеваться надо мной?
- Ну,
Он медленно направился к шляхтичу, но остальные схватили его за все, что можно, и оттянули от стола.
- Ладно, садись! – буркнул Уршилов.
Тушиньский присел на лавку. И вовремя, потому что вдруг что-то свистнуло у него над головой и вонзилось в стену. Это был чекан. Большой, позолоченный. С другого конца стола в Тушиньского всматривался громадный усатый верзила в распахнутой на груди делии.
-
Сидящий рядом с Яном Дмитрий слегка усмехнулся.
- Ты чего, боишься? – обратился он к Яну. – Сабли у тебя нет? Без нее всякий польский пан – это трус.
Тушиньский молчал. Тот верзила с другого конца стола был раза в два крупнее его самого. И кулаки у него были, что хлебные буханки.