Рассказы из Диких Полей

- Что, не думал, будто бы я тебе вот так вот отвечу? Я ввысокомерная, так? И заслуживаю порки. Вы, ляхи, обязаны узнать правду, раз уже пришли сюда, чтобы грабить нас и убивать. У меня уже нет никаких сил на все это. Если хочешь, убей меня. Только перед тем не забудь принудить меня к чему-то другому. Все вы одинаковы.

- Похоже, до сих пор ты знала только плохих поляков. Возможно, ты даже ошибаешься. Может, мы не такие уже и страшные. И уж, наверняка, не хуже ваших царей.

- Царь – это Сын Божий. Ему все можно, поскольку он карает и жалеет. А у вас – всякий пан, это царь, потому что ему все дозволено. А у нас царь только один. Вот и подумай, где лучше. Я была дочкой стрелецкого сотника из Стрелецкой Слободы. У меня был дом, я должна была идти замуж. И что произошло? Пришел один Дмитрий Самозванец, потом другой, потом Жулкевский, затем Ходкевич. Двух ублюдков, что от вас понесла, я уже в реку спустила. Все вы у меня забрали. Все…

- Всякая война жестока. Когда ваш батюшка Иван Грозный брал Ливонию, люди в городах сами себя взрывали, лишь бы только не попасть ему в руки…

Кшиштоф остановился. На площади, где они задержались, было несколько виднее. Поляк поглядел на женщину. Та показалась ему красивой. Стройная, деликатное личико с большими синими, слегка косящими глазами, могло походить на обличье ангела.

Могло походить, потому что с одной стороны был виден длинный, темный шрам с рваными краями, пересекающий левую щеку и уродующий бровь. Контраст ужасной метины с нежной, розовой кожей и остальной частью лица был настолько велик, что Кшиштоф прямо задрожал. Женщина это заметила и одним резким движением убрала лицо в тень.

- Это ваш лисовчик, в Тушине, - сказала женщина. – Я не пожелала ему отдаться и ударила его по лицу. За это он изуродовал меня до конца моих дней…

- А сейчас что делаешь? – спросил потрясенный поляк.

- Хочу есть и хочу жить. Жить и выжить любой ценой. Быть может, затем, чтобы дождаться вашего конца. Иногда кто-то еще меня желает. Кто-то, кто не видит моего лица. Я отдаюсь за еду.

- Понимаю, - прошептал Кшиштоф. – Как тебя зовут?

- Соня. А дальше не спрашивай.

- Соня, - какое-то время пробовал тот это имя губами. – Идем со мной. Ко мне на квартиру.

- А еда у тебя имеется?

- Завтра принесу.

 

Миколай Струсь, командующий гарнизона московского Кремля, был высоким, плечистым мужчиной с густыми бровями и поседевшими, высоко подбритыми волосами. Когда Кшиштоф вошел в помещение, полковник сидел за столом. Оттуда командующий глянул на молодого шляхтича. И его взгляд словно бы просверливал Вилямовского насквозь, добираясь до самых скрытых мыслей в его в голове. Наместник отдал поклон. Струсь поднялся, сунул руки за позолоченный пояс. На Кшиштофа поглядел сверху – он был выше ростом.

- Приветствую, мил'с'дарь, - произнес он усталым голосом. – Хорошо, что ты пришел, как я приказывал. Садись.

Он указал на стул. Несмотря на пронзающий взгляд, Струсь выглядел ужасно уставшим. Голод и бессонные ночи отпечатались на его лице нестираемым знамением. Лн не глядел на Кшиштофа, только молча начал ходить туда-сюда по комнате. Вилямовский понял, что комендантне знает, с чего начать.

- Зачем ваша милость вызывала меня? – спросил он первым.

Струсь как будто бы испугался. Он вздрогнул, а потом быстро уселся в кресло. В глаза Кшиштофу уже не глядел, а только крутил пальцами лежавшую на столе булаву.

- То, что мил'с'дарь сейчас услышит, должно остаться между нами, - трубным голосом сказал он. – Видишь ли, мил'с'дарь… Мне бы не хотелось быть неверно понятым… Как думаешь, сколько еще мы можем выдержать?

- Не знаю, сколько мил'с'дарь пожелает услышать, - буркнул Кшиштоф.

Струсь выпрямился.

- Мы тут не в веселом доме, с горелкой и курвами, мил'с'дарь наместник, - процедил он. – Если я спрашиваю, ты, будь уж добр, ответь мне точно.

- Не удержимся даже недели.

- Нам будет помощь. Должна быть! Неужто Его Королевское Величество должнобыло бы утратить столицу этой страны? Не может такого быть!

- Лично я в подмогу не верю. Никто не верит…

Струсь медленно поднялся. Он взял Кшиштофа за плечо и подвел его к окну. Наместник поднялся с трудом. У него кружилась голова, в особенности, когда шел. Комендант открыл ставни. Вилямовский сощурил глаза, когда в них ударило сияние осеннего дня. Из этой части Грановитой³¹ Палаты открывался вид на все Замоскворечье – сейчас серое и выжженное после недавних боев. По пожарищам суетились люди. Целые отряды выходили на военные учения, а дальше, где разбили лагерь, можно было видеть целые толпы московского простонародья и воинов. По другой стороне Москвы-реки Кшиштоф видел регулярные линии валов и фортификационных сооружений с нацеленными в стены Кремля пушками. Иногда даже сюда, в Грановитую Палату доносилось конское ржание или людские голоса. На дворе царила осень. В желтом, приглушенном свете солнца на той стороне трепетали хоругви с изображениями святых.