Рассказы из Диких Полей

Куницкий молчал. У него уже не было сил. Все вокруг, казалось, подшептывало ему, чтобы он соглашался. До него и самого уже почти начало доходить, что никакого другого выхода у него нет, вот только кое-что, бывшее еще более могучим, вызвало, что он снова отрицательно покачал головой.

- Никогда! Если это наказание за мои грехи, то я его приму!

- На что ты еще рассчитываешь? На своего Бога?

- Не знаю. Но, возможно, он меня еще спасет.

- До сих пор он этого не сделал. А староста, тем временем, уже овладеет твоей женой.

Куницкий прикусил губы чуть ли не до крови. Все завертелось округ него в сумасшедшем танце. Он молчал.

- Так как? Подумай.

- Никогда! – яростно вскричал Ян. – Никогда!

- Точно? Я тебя ценю. Ты у нас человек чести…

Вновь сделалось тихо. Куницкий стукнул головой о стену: раз, другой, третий. Он почти что не чувствовал тупой боли.

- Спаси, спаси меня, Господи, - прошептал Куницкий. – Я так сильно нуждаюсь в тебе. Укрепи меня, Боже, окажи мне помощь…

В тот же самый миг раздался скрип открываемой двери. Ян поднял голову. На пороге стояло несколько казаков с факелами. Ян поглядел на их мешковатые шаровары, на бритые головы и блестящие оселедцы.

- Пошли, - услышал Куницкий.

Они подошли к шляхтичу, придержали; один из них надел ему на шею железный обруч на цепи, схватил ее конец и пошел первым, остальные вели пленника между собой. Покинули камеру, прошли через длинный, прямой коридор. Потом вышли во внутренний двор. Куницкий замер, потому что, когда они все так шли, перед глазами мелькнула фигура старосты, но и еще кого-то. Ян дернулся и попытался приглядеться, только гайдуки грубо подтолкнули его вперед. Куницкий молчал, вот только что-то поразило его словно молния. Тем кем-то, кого он увидел рядом со Стадницким, был ксендз. Тот самый ксендз, с которым он разговаривал два дня назад… Он попросту стоял и весело разговаривал со старостой; складывалось впечатление, будто бы они были знакомы друг с другом множество лет…

Эх ты, глупец, почему ты не подписал договор! – завыло что-то в самой глубине души Куницкого. Но он, приложив усилия, подавил этот голос. Ян знал, что не мог принять условий Боруты. Никто, будучи в здравом уме, так не поступил бы.

Кто-то из казаков привел лошадей. Он же посадил Куницкого в седло, после чего спутал ему ноги под животом коня. Все тронулись в сторону ворот. Никто не произнес ни слова.

 

Он пил уже второй день. Только никак не удавалось опьянеть столь сильно, чтобы обо всем забыть и свалиться под стол. Наоборот, чем больше вина он в себя заливал, тем сильнее доходило до его сознания то, что он сделал. Сейчас он сидел сам, в самом темном углу старого трактира в Брацлаве. Компании он не искал, уже дважды отгонял от себя гулящих девок, выглядели они даже ничего, только их присутствие было самым последним, в чем нуждался сейчас. Потому продолжал пить. Золото еще имелось.

Вот же я сукин сын, в конце концов подумал Марчин Мелециньский. Ну да, в этом необходимо признаться самому себе. Оставил Куницкого в беде… Приятеля бросил. И почему? И как же я мог сотворить что-то такое?

Он не знал, что сейчас следовало ему сделать. Не знал: куда идти, в какую сторону обратиться. Чем дольше он пил, тем сильнее был уверен в одном. Нужно было ехать в Вильково. Вот только вся штука была в том, что он боялся это сделать, боялся поглядеть Куницкому в глаза.

Неожиданно дверь открылась. В помещение вступила могучая фигура в ярко-красной делии. Марчин глянул на нее и еще сильнее съежился. Прибывший шел прямо на него. Наконец остановился, встал над ним: громадный, могущественный и гордый, и наконец произнес:

- Вставай-ка, мил'с'дарь! Ты мне нужен. Сейчас исполнишь наш договор до йоты!

Мелециньский поднялся с места и пошел за Борутой.

 

Утро было холодным и туманным. С самого рассвета сеялся мелкий дождик. Очертания далеких крутых склонов терялись в испарениях, небо же выглядело печальным и понурым. С деревьев слетали напитавшиеся водой золотые листья. Казаки ехали не спеша, направляясь к северу, в сторону Буга.

- Что вы хотите со мной сделать? – в конце концов спросил шляхтич.

Никто ему не ответил. Слуги старосты лишь более внимательно поглядели на него. Куницкий почувствовал дрожь во всем теле. Как раз теперь Стадницкий мог сделать с ним все, чего только хотел. Неужели сейчас его везли на смерть? Ян замер. Сердце металось в груди обезумевшей птицей. Куницкий отметал мысли о неизбежном, только те возвращались с еще большей силой. Пришлось им поддаться, и он начал вполголоса читать молитву. На лицах казаков Ян увидал презрительные насмешки.

Боже, спаси меня, подумал он. Умоляю. Позволь мне жить. Я так нужен Анне…