Рассказы

И тогда я говорю себе: успокойся.

Я говорю себе: всё позади.

Я говорю себе: всё прошло.

Я захожу в свои апартаменты. Стражник глядит на меня с удивлением. Из его кирасы мне подмигивает Карл.

Я достаю из бара бутылку рома и откупориваю её. И вливаю в себя, глоток за глотком.

* * *

Площадь сверкает. Сверкает крыша Мавзолея Будущего. Сверкают золочёные погоны и эполеты. Сверкает начищенное оружие.

Я выхожу на балкон. Позади меня семенят слуги.

Толпа молчит. Стройные ряды моей золотой армии. Чёткие квадраты и прямоугольники. Каждое движение — только по команде. Они могут даже не дышать, если им приказать. Моя слава и сила. Мои дети. Моя Империя.

Теперь я один против собственной Империи. Один против золота. Один против солнца.

Из каждой кирасы на меня смотрит Карл.

Я один. Я выдержу.

Я поднимаю руку.

— Доброе утро, Империя! — говорю я.

Эра Джефферсона

Марк сидит, прислонившись спиной к стене. Он рассеянно смотрит в пустоту, тяжёлый дробовик почти выскользнул из его рук.

— Пушку держи, а то ёкнешь кого… — тихо говорит Эльза.

Марк перехватывает оружие и направляет на неё.

— Перестань.

У неё злой голос.

Он усмехается.

— А что терять-то?

Подвал заперт снаружи. Так проще всего: не брать штурмом, не рисковать людьми, не договариваться о сдаче. Просто запереть дверь и поставить двух охранников, чтобы стреляли на убой. За пару дней все выйдут.

В одной книге человек хочет избавиться от своры псов. Он заманивает их в подвал и запирает. Сначала они лают, потом скулят, потом жрут друг друга. В конце остаётся только один. Он воет, воет много лет. А человек боится открыть дверь подвала — и живёт в страхе.

Мы — псы этого чёртового мира. Мы здесь подохнем, а Джефферсон спустится и заберёт то, ради чего мы сюда пришли.

Марк не знал, что в подвале нет выхода. Он думал, что это продолжение подземелья. Он просто бежал впереди нас, за ним — Эльза, потом — Корриган, потом — я. Странно, что меня не задело, а Корригану снесло полголовы. Я почувствовал, как что-то пролетело мимо уха, и меня забрызгало кровью из затылка Корригана.

Эльза подбрасывает в руке гранату.

— Может, сейчас взорвать? Не нам — так никому.

— Я тебя сейчас пристрелю, — огрызается Марк.

Я подаю голос.

— Даже если тут взорвётся связка гранат, источнику ничего не будет. Джефферсон просто заберёт его с трупа Марка.

Марк откидывается назад. Я вижу только силуэт, обрисованный лучом фонаря. Когда батарейки закончатся, мы будем сидеть в темноте.

— Скотт… — тянет Эльза.

— Что? — смотрю в её сторону.

— Подумай, Скотт. Ты же тут всё знаешь.

— Я никогда не бывал в этой части замка.

— Скотт… — она просто цедит моё имя по капле, по букве. Она знает, что я бессилен. У меня даже оружия нет, в отличие от них двоих. Я решил идти без лишнего груза.

Фонарь медленно тускнеет.

* * *

Я хорошо помню, как увидел источник во второй раз. Джефферсон шёл так быстро, что я едва поспевал за ним. Иногда он оглядывался и смотрел на меня сверху вниз, проверял, тут ли я, не отстал ли. Двери перед ним открывались сами собой (хотя я знал, что за ними прячутся слуги), и Джефферсон не сбавлял ход вплоть до самого главного зала.

Джефферсон не видел войны: он родился спустя полтора года после её окончания. Удивительно, но никакие мутации не испортили его внешности. Точёный профиль Джефферсона, его широкие плечи и холодные серые глаза притягивали женщин из всех сословий. Джефферсон активно пользовался этим: количество его внебрачных детей превышало все мыслимые пределы.

Источник он где-то нашёл. Джефферсон ничего об этом не рассказывал, но никто не сомневался: он не смог бы сделать копию. Значит, не он создал и оригинал.

Ключи от главного зала были только у Джефферсона. Помимо полутора десятков замков, на двери имелся сканер сетчатки, две цифровые панели и устройство для опознавательной дактилоскопии. Естественно, всё настраивалось на параметры Джефферсона.

Он возился с дверью порядка десяти минут. Охранник смотрел на меня пустым взглядом, а я наблюдал за Джефферсоном, похожим в этот момент на суетливую пчелу. Наконец, последний замок щёлкнул, и могучая дверь поползла в сторону. Меня, точно помню, потрясла её ширина — не меньше метра сплошной стали. Мы вступили в зал.

— Вот он, смотри.

Это были единственные слова Джефферсона, которые он тогда произнёс.

Надо сказать, что источник меня не потряс. Он был размером с обычную бутылку, цилиндрической формы, с серебристым выступом на верхнем торце. К выступу были подведены несколько металлических энергоснимателей. Я знал, что каждый сниматель идёт к подстанции, которая питает целый район города. Также я знал, что весь город расходует примерно одну миллионную часть энергии, которую способен вырабатывать источник. Последнее было известно всем: Джефферсон широко разрекламировал свой город, которого не коснулся кризис и нищета. Люди стекались к нему со всего мира, Джефферсон принимал всех, строил новые районы, обеспечивал их дармовой энергией.

— Он будет твоим, мальчик, — сказал Джефферсон, когда мы вышли из зала. — Позже, много позже.

Когда ты сочтёшь нужным умереть, старик.