Рассказы

— Ты ещё можешь всё изменить, — говорит она.

— Могу. Но не сделаю этого.

— Я люблю тебя.

Это слова продирают меня насквозь, точно ледяные иглы. Я тоже её люблю.

Я отворачиваюсь и иду прочь, вверх по лестнице, на балкон.

Она кричит мне вслед моё имя. Моё настоящее имя. Кроме неё, никто не решится меня так назвать, даже Карл.

Я поднимаюсь.

С балкона площадь выглядит золотым морем. Я поднимаю руку в привычном жесте.

— Я приветствую вас, Империя!

Мой голос прокатывается по человеческой массе.

Я не привык к нестройному гулу. Толпа не умеет приветствовать своего Императора так, как Золотая Армия.

Далее всё просто. Я отступаю назад, к усилителю подходит глашатай. Он разворачивает свиток и читает приговор. Я слышу его урывками, но я знаю, что там написано.

Она умирает за попытку убийства Императора. За предательство всей Империи.

Она умирает ради Империи. Но это знаю только я.

Толпа ревёт. Наконец, появляется приговорённая.

Она стоит в своей золотой клетке и смотрит на толпу. Она слишком далеко от меня сейчас, но я хорошо могу представить её выражение лица. Горделивое, холодное.

Может, я ошибаюсь. Может, она дрожит от страха. И я всё ещё в силах всё изменить. Но я не имею права.

Она всё ближе к эшафоту и всё дальше от меня.

Золотую клетку открывают. Толпа беснуется, но ни один предмет не полетит в приговорённую. Им запрещено бросать в неё чем-либо. И они повинуются под страхом смерти.

Она поднимается на эшафот. Только сейчас я понимаю, что в моих руках — зрительная труба. Я смотрю на Анну, но она стоит спиной, и только солнце отражается в её блестящих чёрных волосах.

В последний момент казнимый должен видеть солнце. Это очень важно. В моей Империи не бывает пасмурных дней.

Анна ложится на скамью. Напоследок она бросает взгляд на балкон, но даже через зрительную трубу я не могу понять, что заключено в этом взгляде. Это может быть ненависть. Мольба. Страх.

Или любовь.

Она смотрит в небо. Палач укрепляет деревянный зажим у неё на шее. Он будет рубить ниже зажима, ближе к груди. Голова с частью шеи упадёт вниз. Обезглавленное тело останется лежать на скамье.

Я убираю зрительную трубу. Я могу всё изменить. Я могу всё изменить. Я могу всё изменить.

Или не могу.

Карл, где мой верный Карл?

Но я должен выдержать. Сжать зубы. Я не имею права сейчас сорваться и уйти. Потому что Император всесилен и абсолютен. Пример для всех подданных. Герой и бог в одном лице.

Она лежит на скамье. Палач поднимает руки вверх: он готов. Я киваю — ему передают, что я согласен принять казнь.

Тогда он берёт топор и начинает приноравливаться, размахивая им во все стороны. Демонстративно, искусственно: он прекрасно владеет своим орудием. Он тренируется внизу, в казематах. Публичные казни такого уровня происходят нечасто.

А потом он подходит к ней. И заносит топор.

Я на секунду прикрываю глаза, потому что боюсь, что не сдержусь. Что остановлю казнь.

Толпы взвывает. Всё, теперь ничего вернуть нельзя.

Карл, я ненавижу тебя. Я понимаю, что ты действуешь мне во благо, но это не освобождает тебя от моей ненависти.

Я разворачиваюсь и ухожу с балкона. Каждый мой шаг отдаётся в ушах колокольным звоном. Я иду к Карлу.

* * *

Его нет нигде. Нет в кабинете, нет в приёмной, нет ни в одной из комнат, где он обычно ждёт меня.

— Где Карл? — кричу я стражнику у моих дверей.

Он не знает, что ответить. Карла нет. Стражник молчит.

Я бегу вниз, на второй этаж, в апартаменты Карла, я врываюсь в них, но там его тоже нет.

В комнате — пыльно. Пыль покрывает столики, диваны, даже окна — мутные и грязные. Я бегу в его спальню. Здесь никто не убирался много лет. И много лет здесь никто не спал. Пустая пыльная кровать.

Я открываю дверь ванной и вижу Карла.

— Мой император, — начинает он свою извечную словесную тягомотину, своё пустое «вокруг да около», — я рад видеть вас в добром здравии, ибо после того прискорбного зрелища, свидетелем которого вы стали, что-нибудь могло пошатнуться внутри вас, и мы могли случайно потерять нашего любимого и единственного императора, наше солнце, нашу звезду и свет очей наших, не правда ли, я не слишком навязчив, говоря это сейчас, когда наша возлюбленная Анна покинула этот мир из-за своих чудовищных преступлений, подвергавших опасности как моего императора, так и всю империю в целом?…

Я смотрю на него с ненавистью. И только теперь понимаю, где я вижу его.

Карл смотрит на меня из зеркала.

Я подхожу ближе, касаюсь отражающей поверхности. Жирные пальцы Карла соприкасаются с моими.

— Ну что же вы, — говорит он, и слова растекаются по поверхности зеркала подобно каплям молока, — что же вы, мой император, так долго думаете, вероятно, вам нечего сказать мне и нечего спросить у меня, вашего верного соратника и советника, единственного…

— Хватит! — прерываю я его.

Я выбегаю из ванной. Карл смотрит на меня из зеркала в прихожей.

Покидаю пыльные апартаменты, бегу по ступенькам вверх. Карл смотрит на меня из каждого окна, из зрачков моих солдат, из золотых стен, из золотых перил, из золотых щитов. Из каждого золотого предмета в этом чёртовом дворце теперь на меня смотрит тот, кто убил Анну.