Рассекающий поле

– У меня другое. Я бы поднялся, если бы у меня иногда планка не падала. Я ж за малым не сел пару лет назад. Мы с дружками в Обнинске на пустыре одного бедолагу обчистили. Потом у меня даже пекаль был. Сидел в пивняке однажды, стал один товарищ залупаться – так я не знаю, как я его не убил, в последний момент что-то остановило. Честно говоря, сам испугался, когда протрезвел. Устроился на работу, оптовая база, работаю четвертый день, отмечаем чей-то день рождения. Мой руководитель, молодой парниша, быстро перебрал, начал фамильярно разговаривать. Послал меня за сигаретами. Я стерпел, не в падлу, выскочил. Вернулся, стою на пороге в говнодавах, на улице каша – и что-то он мне сказал, я даже не помню что, но я с ноги ему прямым в солнечное сплетение ка-а-ак зарядил. Своим грязным, нахер, сапогом в его беленькую рубашечку. Ну и карьера у меня в этой компании не задалась. А сейчас вот в отделе пылесосов, рот не закрывается – так боюсь захерачить кого-нибудь из любимых покупателей.

Сева от смеха закрыл лицо руками.

– Если бы я Наденьку, свою девочку, не встретил, я бы до сих пор щемил кого-нибудь. Но это я – ты же не такой апездол, у тебя голова на месте, ты – понимающий. Можно дела делать.

– Ты мне в бандиты пойти предлагаешь?

– Зачем сразу в бандиты? В больших городах уже немножко по-другому. Можно устраиваться в крупные компании, которые работают по всей стране, там все на высшем уровне, вопросы безопасности вообще не стоят – спокойно двигаешься по карьерной лестнице.

– Саша, я второй курс закончил, еще три года впереди. Если я сейчас встану на этот эскалатор, я в эту точку уже никогда не вернусь. А мне именно здесь надо задержаться, потому что я тут не могу разобраться.

– Ты потратишь бесценные годы на песенки. Ты видишь, где мы живем? Однокомнатная квартира на восемнадцатом этаже двестиэтажного дома. Отдаем за нее зарплату жены, на мою живем и растим дочь. И я кроме денег и баб ни о чем думать не могу. Сейчас женился, теперь о деньгах думаю больше, чем о бабах. И когда ты мне говоришь, что решил сочинять песни, мне становится жалко и тебя, и себя, и твою маму, и твою будущую семью.

– Дело тут не в песенках.

– Давай выпьем.

– Давай по последней, а потом чайку – а то завтра вставать рано.

– Поставлю чайник.

– Просто это, как настоящая любовь, – если ты это почувствовал, ты не то что выбросить это из головы – ни на минуту забыть не можешь. Если я не буду этого делать, я просто рехнусь. Потому что ты вдыхаешь этот мир, ту красоту, которую ты в состоянии различить, все свои эмоции и переживания – а выдохнуть не можешь. А через некоторое время – уже и вдыхать больше не можешь. И жизнь начинает лететь, не задевая тебя вообще. Пока долги не вернешь – за все то, что взял… Я не знаю, как так получилось. Мы с тобой выросли в одном дворе, и я пока не могу понять, как я на это подсел. Но на текущий момент я могу сказать следующее: во мне запущен не до конца понятный мне механизм, связывающий ощущение полноценной жизни с… творчеством, мать его, – Севе было неудобно даже произносить это слово. – Я не собираюсь жаловаться: мол, неужели мне, гению, надо всю жизнь кровли крыть или кирпич класть. Я не собираюсь никуда сбегать. Искусство вообще не для того, чтобы сбежать. А для того, чтобы ты имел возможность жить весь, а не только большим пальцем, которым ты марки на почте приклеиваешь. Мне все равно, что я буду делать, – что-то в любом случае буду. Вопрос в том, чтобы человеком жить, а не большим пальцем. Я весь хочу жить… Но как это делать? Я знаю только, что человеком себя чувствовал в те минуты, когда свою милую обнимал и когда песня хорошо выходила. В остальное время моя жизнь у меня вызывает чувство недоумения и досады. Хотя жаловаться мне не на что. Мне как бы не себя жалко – мне жизнь жалко. Это ж вообще, если вдуматься, отличная идея – жизнь!

– Жалко, старик, у пчелки в попке… Просто терпишь и работаешь – и в награду получаешь полчаса или час счастья перед сном, когда твои уже заснули. Они, любимые, спят, видят сны, а ты открыл бутылочку пива или заварил чай, как ты любишь, и просто посидел, посмотрел телевизор без звука. Ты уже все отдал за день – но что-то, какая-то самая незначительная малость у тебя осталась для себя. Кружка с чайком да полчаса времени. И тебе – более чем достаточно. Лишь бы твои близкие сейчас сладко спали.

9

– Я прочел ваш перевод «Персеваля». Меня как-то тронул этот роман. Даже странно думать, что это двенадцатый век.

Сева прервался. Но Софья Степановна не подхватывала и вообще не отвечала сразу. Перед каждым своим ответом она сначала произносила паузу. Пауза удостоверяла то, что собеседник мысль свою доформулировал и что она будет отвечать обстоятельно, со всей ответственностью, обдумав ответ.

– Да, – произнесла она очень неторопливо, – литературные формы меняются, но человек, кажется, изменился очень незначительно.

– Как вы осваивали французский язык того времени?