Распни Его

Некоторые из слушавших мою проповедь сделали большие глаза, нашли ее чересчур смелой. Каюсь, я забеспокоился. Сказал об этом Государю. И вот, что он мне ответил: «Не волнуйтесь. Вы сказали правду. Я так о себе всегда и думал. Что я перед лицом Бога, перед Сотворившим Вселенную, перед Управляющим мирами? Что мы все перед этой вечной тайной Божества? Что мы? „Пепел, призрак, тень и дым. Исчезнем все, как вихорь пыльный, и перед смертью мы стоим, и безоружны, и бессильны“»…

Святая Русь и Государь связаны неразрывной связью. Ни один из Дома Романовых не относился с такой любовью к этому пресветлейшему творению русской души. Из мук и страданий тысячелетних, из неустанной борьбы с врагами, из покорности нечеловеческой, из беспредельной веры в Бога вышла богоносная Россия. Вышла вместе с самодержавием. Их судьба нераздельна; она в веках слилась на исторических дорогах.

В качестве простого смертного я нередко думал, как думают многие: почему Государь так отстаивает свои державные прерогативы, почему он не хочет уступить желаниям общественности? Ведь ему же будет лучше. Иногда даже осуждал его. Но когда я подумаю об этой тысячелетней нерасторжимой слиянности Царя и России; когда я устремлю мой взор в даль веков и передо мной предстанет Русь Киевская, Суздальская, Тверская, Черниговская, Московская, тогда я говорю себе: «нет, Государь прав». Без самодержавного Царя не будет Святой Руси.

— Вы очень красноречивы, отец Георгий, убийственно красноречивы, — сказал полковник с той же загадочной, насмешливой, полупрезрительной улыбкой. — Для людей чувствительных, старозаветных, старорежимных, вынутых из нафталина, ваша речь — сладкая манна. Для божественных старушек она, несомненно, будет убедительна. Но для господ, взрывающих основы, для тех, кто зовет на «последний и решительный бой», — все, что вы сказали — это, простите за сравнение, яичница на постном масле.

Кроме того, я не понимаю, почему вы метали гром и молнии в мой огород. Я не о себе говорил. Я говорил о том, что есть, с чем нельзя не считаться, что, быть может, завтра станет действительностью.

Почему необходимо играть в прятки? Потому, что это нам не нравится. Но ведь от этого ничто не изменится. Хуже будет, когда, обезумев, мы будем кричать: Sauve qui peut — и останемся в дураках. Впрочем, господа, кто желает спать — спокойной ночи.

Страна моя родная перед грозой

Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!
Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса!
покажи мне лицо твое, дай мне услышать голос твой,
потому что голос твой сладок и лицо твое приятно.

Песнь песней Соломона

Весь XIX век русская интеллигенция страстно мечтала о политической свободе. Ей она пела гимны, на нее молилась, за нее боролась. Политическую борьбу вознесла на горние вершины духа. Она озарила ее светом поэзии. Она идеализировала ее. Она сказала: «Это священная борьба народа за свои права, за свободу». «Юный революционер с сияющим правдой лицом и все вообще непокладливое, одержимое, грозовое, пресыщенное электричеством» — грезилось как идеал. Почти с религиозным экстазом молодежь шла в народ, чтобы проповедовать устно и письменно свою правду. В этом служении народу она, не знавшая ни жизни, ни народа с его желаниями, видела свой высший долг, свое призвание, свое предназначение. Она хотела только одного: «глаголом жечь сердца людей», будить недовольство и смуту.

По чувствам — братья мы с тобой.
Мы в искупленье верим оба.
И будем мы с тобой до гроба
Служить стране нашей родной…

Эти нежные, поэтические строчки написал на листке бумаги студент Морозов на политической сходке при первой встрече с молоденькой Верой Фигнер. Вспыхнувшую в сердце любовь к девушке он соединил вместе с любовью к прекрасной принцессе Свободе, с клятвой служить стране родной путем борьбы за какое-то неведомое, прекрасное будущее.

С молитвенным вдохновением, с восторгом шла революционная молодежь — «враги внутренние» — на бой с государственным режимом. «Идея революционного преображения мира воплощалась у них в романтическом образе больших кораблей, несущих усталым, обездоленным людям какую-то неясную и нечаянную радость»…

В голодной и больной неволе
И день не в день, и год не в год.
Когда же всколосится поле,
Вздохнет униженный народ…

Правительственные кары только воспламеняли дух революционной общественности к действию. Лязг кандалов, в которые когда-то заковывали преступников, отправляемых в Сибирь, был для нее сладчайшей музыкой. Она опоэтизировала его и популяризировала по всей России.