Распни Его

— Я повторяю, отец Георгий, девять десятых не верит ни в чудеса, ни в таинства (в скобках — вспомните Льва Толстого); не могут нормальные люди верить в загробную жизнь и интересоваться селениями райскими, которые вы нам обещаете. На смену идет революционный реализм. Он воспринимает мир без мистики; он не верит в то, что не познается разумом. Христианство зародилось как религия рабов, религия дефективных, низших, убогих, жалких, обделенных природой, придавленных в жизни. Высшая добродетель — «блаженны нищие духом».

Новые социальные учения несут новую религию, выдвигают новый идеал жизни. Этот идеал не смирение и не примирение, но борьба. Борьба беспощадная и жестокая. Вместо блаженства на небе они обещают блаженство здесь, на земле. Это заманчивее и понятнее. Они говорят человеку: борись за свое раскрепощение. И человек-раб будет бороться. Потому что новая религия — тоже религия рабов.

Поверьте мне, отец Георгий, рухнет старый мир, основанный на нравственном законе. Рухнет христианство под напором стихийных сил рабов. На какой-то период восторжествует новая религия, основанная на материализме. Вместо братства и любви звездой манящей будет новый идеал: социальная справедливость. Пока не разочаруются и в этом. А там… Впрочем, что будет там после — мне это неинтересно.

Лицо у отца Георгия горело сплошным алым цветом. Слова, как иглы, вонзались в его сердце. Он с заметным нетерпением ждал, когда полковник кончит говорить.

— «На камне созижду церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее», — крикнул он звенящим голосом. — Церковь пережила гонения, ереси, расколы и не погибла, потому что она — дело рук Божиих, а не человеческих. Не погибнет церковь во веки веков!

Вы с иронией относитесь к таинствам. Вы отрицаете их существо, потому что не можете постигнуть разумом. А так ли уж велик разум человеческий и не больше ли его наша душа? Бог есть тайна непостижимая, величайшая, сладостная. Бога никто не видел, но даже дикарь чувствовал повсюду Его незримое присутствие.

И только современный, развращенный ум интеллигенции создал в самонадеянной гордыне новые теории о жизни без Бога, без религии, без таинств, без святости и без любви. Бесплодная и страшная попытка побороться с Богом. Уже не один боролся и пал. Разве не слышит человечество отчаянный, исступленный крик Юстиниана: «Ты победил меня, Галилеянин»?

Страшно было смотреть на отца Георгия. Мягкий, деликатный, светский, почти «паркетный» батюшка на этот раз был грозен. Глаза его метали молнии, руки потрясали в воздухе, и что-то действительно было в нем от ветхозаветных обличающих пророков.

— Царство Божие подобно евангельской ниве. Вышел сеятель сеять. Одно зерно упало при дороге, и затоптали его прохожие и поклевали птицы. Другое упало на каменистую почву, скоро взошло и скоро засохло. И только зерно, упавшее на добрую почву, произросло и дало плод. Люди глубокие, цельные, чистые сердцем никогда не отрекутся от Христа, потому что Христос — это любовь, а любовь — это жизнь.

Русский народ и русские Цари дали нам непревзойденные, чудные образчики святости. Самое величайшее из всего, что создал русский народ за свою тысячелетнюю историю, это Святая Русь. И эту Святую Русь вы ныне хотите превратить в Русь безбожную, бессовестную, выхолощенную. Не будет этого! Проклянут вас за это потомки. «Горе тому, кто соблазнит единого от малых сих. Лучше бы ему не родиться на свет»…

Вы не случайно предрекли падение самодержавия вместе с падением христианства. Они связаны нераздельно между собою. Я не знаю другого такого монарха, который бы так искренно, просто и глубоко верил в существо Божие. Я часто присматривался к Государю, к чертам его лица, к его жизни, и я не раз испытывал на себе духовное очарование Государя.

Государь — подлинный, настоящий христиан. Он любит обряды и истово выполняет их без тени ханжества или лицемерия. Он на коленях выстаивает во время пения «Слава в вышних Богу» или «Отче наш» на литургии. Он делает поклоны до самой земли, касаясь лбом. А многие ли из вас делают это?

Меня не раз охватывал трепет, когда он смиренно целовал мою руку. Ведь это Царь, всесильный Самодержец, повелитель миллионов людей, владыка величественнейшего царства, так кротко проявляющий свое смирение перед Царем Небесным.

Я никогда не забуду один поразительный случай. Это было в 1913 году. Я освящал Морской собор в Кронштадте. На торжестве присутствовали Государь с Царицей, вся Императорская семья, Государственный совет, министры, Государственная дума и высший генералитет. Во время проповеди у меня невольно вырвались слова: «В этом величественном доме Божием и Царь земной, при всем своем могуществе, должен чувствовать свое полное ничтожество перед Царем Небесным».