Расплавленный рубеж

Вскоре царь молодой, нервно глазами стрелявший, крикнул: «Не засиделся ль ты, народ, в медвежьем углу своем?» – да и принялся во все стороны окна рубить. Сначала к югу бросился. Забрал стрельцов с Города, к своим московским полкам присовокупил и на Азов ушел. К зиме вернулся с поредевшими полками в Город. Другая жизнь завертелась. Город с холмов к реке перекочевал, на верфи. Царь народу из России плотницкого нагнал, людей работных, мастеровых, дворцов для сановников своих понастроил, адмиралтейство завел, сосну окрест вырубил, канатов наплел, парусов наткал, пушек, ядер, якорей отлил. Весною посадил войско на флот новорожденный и Азов взял на щит. Город с той поры преобразился. Если б не царь-новатор, быть бы Городу средь других уездных или заштатных, а так в центр губернский выбился.

Граница от Города ушла, а вместе с нею и война. Два века минуло, пока Город снова на военный лад переобулся. В Первую германскую, когда империя рухнула и границы не стало, враг шел и никто его не беспокоил ни выстрелом, ни окриком. Не до того было. Власть делили меж собой люди русские. В пределы губернские немец пожаловал, Россошь на три дня занял, Кантемировку – на полгода, железную дорогу на юг перерезал, но до Города не добрался. Через год только, когда ушел немец своей волей, Город стрельбу на своих улицах услышал и мат пехотный. Мешалась здесь тогда ругань разноязыкая: венгерская красногвардейская с китайской красноармейской, французская аристократическая с польской золотопогонной, с чеченской, дагестанской и кубанской добровольческой.

Город отвоевали, и забыл он о взрывах на коротких двадцать три года.

23

Дни перестали быть днями. Теперь день наступал, когда садилось солнце. Тогда подвал оживал, женщины разбредались в поисках еды, тайком ходили к реке, по пути поили чужих солдат с оружием, на третий или четвертый заход приносили воду в свое убежище. Наступал световой день, и подвал вымирал, все ложились спать. Через неделю такой жизни на телах обитателей подвала завелись насекомые, дети стали мучиться животами.

В одну из ночей тетка Надежда заметила на заборах объявления – листки с приказом об эвакуации. Внизу приказа четко значилось: «За неповиновение – расстрел!» Тетка Надежда сорвала листок с забора. Вернувшись в подвал, показала его:

– Готовьтесь в дорогу.

Обитатели подвала загомонили:

– Что ж это будет? Выселяют – а зачем? Может, Город собираются оставить?

– Не зря ж гремит в Отрожке. Да и тут, под боком – в Шилово.

– Наладят их скоро, вот они и гонят население. Затаиться надо, переждать, из подвала не выходить.

– Воды на два дня запасено. Картоху варить больше не будем, сырой похрумаем. На капусте ранней продержимся.

Наступившее утро обрушило замыслы. Ляда в подвал с грохотом отворилась, грубый голос на чужом языке требовал подняться. Всем скопом полезли наверх.