Расплавленный рубеж

– От двух хозяев столуется, паразит. Вишь, какой гладкий.

– Давай, Диверсант, пообгрызи им там все провода.

– Лучше носы этим гадам оглодай.

– Скоро не Диверсант – собаки худые глодать их будут.

Кот не был одичалым, терся о сапоги, охотно шел на руки, его передавали от солдата к солдату, трепали за ухом.

Лямзин хлопнул Романа по плечу:

– Ну, пошли до полковой канцелярии прогуляемся, на довольствие тебя ставить надо.

– Погоди, Саня. Дай, пока я птица вольная, по Чижовке пройду.

Лямзин поднял брови:

– Гулять надумал? Это тебе не проспект Горького.

– Ему надо, – взглянув на Романа, сказал Сальников.

– Да я почти местный здесь, не бойся, не заблужусь, – напоследок ответил Роман.

Он пошел в сторону дядькиного дома, наверняка его отбили в сентябрьских боях. Снег в этой части Города был красный от кирпичной пыли, с въевшимися клочьями сажи. Торчала разрушенная двухэтажка, похожая на учебный макет в натуральную величину для изучения студентом-строителем – коммуналка в разрезе. Цветастый коврик на стене, портрет молодого Джугашвили, полотняный абажур с бахромой.

Роману попадались солдаты, курившие у землянок. Они иногда бросали на него редкие взгляды, вели свои разговоры:

– Что там в Сталинграде?

– Держится немчик пока.

– А куда ему из кольца деваться.

– Подохнет, измором возьмем.

– Богучар освободили, Кантемировку, Миллерово.

– Скоро и тут начнется.

Минометчики вскрывали свежий ящик боезапаса. Среди красных остромордых «морковок» снарядов лежал гостинец от далекой уральской укладчицы – кисет мягкой ткани с вышитым посланием: «Отомсти за погибшего брата, солдат!». Внутри, помимо табака, нашлось письмо, минометчики тут же читали его: «Я бывшая студентка Харьковского института, теперь – рабочая на заводе. Нынче вдали я от родного города, от места, где остались пожилые родители и много знакомых. Вы, солдаты, близко к нему. Слышите ли вы стон моей изнывающей Родины?»

– Молодец, девка, до костей пробирает…

На приступочке у заваленного строительным мусором подвала стояли немолодые командиры, курили, спорили:

– Слышал? Новый орден ввели – Александра Невского.

– Для начсостава награда, как «Суворов» с «Кутузовым».

– Уже и вручить успели, комбат какой-то на Дону семь танков поджег, во фронтовой тиражке портрет печатали.

– Я читал, что профиль Невского с актера Черкасова чеканили.

– Ты себе размер ордена представляешь? А портрет князя на нем? Да наряди в бороду тебя и на орден нарисуй – даже под лупой от Черкасова-Невского не отличишь.

Роман шел по наитию, память и ориентиры были в этом Городе бесполезны. Мешанина из камней, черепицы, досок и снега. Телеграфные столбы покосились, стояли заваленными влево-вправо. Землетрясение, вызванное людьми, расшатало их, как стариковские зубы. Снег повсюду ржаво-красный. Многие месяцы кружила над Городом алая метель. Напоенный кровью Город отрыгнул ее, она вылезла наружу сквозь снег.

Посреди двора стояла утонувшая в сугробе лавочка, к единственному дереву прилепилась квадратная афиша. Роман подошел к ней. Из довоенных объявлений не уцелело ни одного, лишь отдельные буквы на окаменелых кусках клея. Шелестел обрывок листовки с орлом, взгроможденным на свастику. Роман перевел взгляд на дерево. В стволе сидела пара крупных осколков, кое-где была отщелкнута кора, висела перебитая иссохшая ветка. Над кромкой снега виднелась вмятина в коре – давний подживший шрам. Роман нагнулся, ощупал руками ствол, осторожно провел по вдавленному колечку, опоясавшему все дерево, в одном месте нашел следы от железного долота, перерубавшего трос.

Солдат выпрямился, грустная улыбка замерла на его лице. Он похлопал по дереву, провел пальцами по его огрубевшим шагреневым складкам, беззвучно прошептал:

– Старина… ты справился…

С неба сыпался свежий, чистый снег, укрывая следы кровавой метели.

Октябрь 2019 г. – февраль 2020 г.