Расплавленный рубеж

Из сарая на разведку вышла одна из баб. Вернувшись, сказала:

– Чего сидеть? Давай расходиться, не ночевать же здесь.

– Верно, соседки, айда по домам.

– А жильца куда денем? Кто на постой возьмет?

– Беды с ним хватишь.

– Найдут, скажут – шпиенка, врага укрыла. К чему такое лихо?

– Айда те, бабы, а он пусть тут сидит, сам свою судьбу решает. А найдут если, так не наша печаль, мол, зашел и укрылся – мы его не видели. Где платье взял – не знаем, может, на веревке сохло.

Вилли понял, что его бросают. Вслух просить больше не решался. Теперь он с мольбой шарил глазами по лицам женщин, искал в них сострадание. Так ничего и не найдя, он сдавленно заскулил, ухватился за кофту той женщины, что принесла ему одежду, засеменил следом, поглаживая ее плечо. Она взяла его ладонь, злобно прошептала:

– Пойдем, дьявол. Куда тебя денешь…

На улице дотлевали пожары. Дома стояли вразброс, огонь не выжег село целиком. Чадил танк с откинутыми крышками люков. Возле правой гусеницы лежали два трупа, у одного Вилли рассмотрел на пальце печатку с фамильным гербом, Железный крест на комбинезоне. И лицо его было породистым, злым перед смертью, оскаленным и недовольным. Местные мужики в гражданском стаскивали трупы. Так совпало или было неприятной правдой, но Вилли видел в основном мертвецов в сине-зеленой форме, такой же, что лежала сейчас скомканной в ворохе соломы. Русские попадались только живыми. В одной группе происходило интересное, там даже посмеивались:

– Что ж ты, тетеря-ятеря, орденоносец, вон и награда у тебя, а как дурак попался?

– Воевать наскучило, вот и вышел к нам.

– Я б на тебя глянул, много ль ты навоюешь в окружении. Немец жить хочет, потому руки и поднял.

– Знатный немчик, с медалей.

Вилли невольно скосил в ту сторону взгляд. В окружении русских стоял солдат с наградой «За зимнюю кампанию». Вилли поднял глаза от награды к лицу солдата. Тот почувствовал сторонний взгляд, тоже всмотрелся в лицо проходившей мимо русской «девушки» и узнал Малыша Вилли. Уголки губ Гуннора дрогнули в презрительной ухмылке.

– Гляди, еще косоротится, вошь. Брезгует нами, что ли? – загалдели русские.

– Известно – ариец, голубая кровь. Куда нам…

– Будьте любезны, барон фон-ден-Пшик, пожаловать в русский плен, – в позе официанта картинно приглашал Гуннора молоденький хлопчик.

Баба завела Вилли в сени, негостеприимно кивнула на табуретку, пробежалась по двору, проверила хозяйство. Вернувшись, стала жестикулировать и терпеливо объяснять:

– Как стемнеет, солнце сядет, понимаешь? Ночь как настанет – иди к своим. Понимаешь? К своим, откуда пришел. Туда, в ту сторону.

Темноты пришлось ждать долго. Женщина принесла один раз кружку молока, положила на стол тощий ломтик хлеба. При этом бормотала недовольно, наверняка жаловалась на небогатые времена военной жизни. Вилли с ужасом смотрел на опускавшиеся сумерки.

Что будет? Как я дойду? Любой русский обратится ко мне посреди улицы, а я не смогу ответить. Пожалуйста, не выгоняй меня, избавительница! Ты многое можешь, спаси меня еще раз.

Женщина в сердцах плюнула на его просящие взоры:

– Щеня мелкое! Чего тебя, обоссуна, на войну взяли?!

Она опять взяла его за руку, повела задворками неизвестно куда. Долго водила, петляла, пару раз повстречался патруль, их окликали, она объясняла, уговаривала часового пропустить, шла со своей обузой дальше. Наконец пробрались к берегу озера, и только тут Вилли понял, где свои, где чужие. Женщина для верности показала ему путь:

– По-над-вдоль бережка пойдешь, авось не попадешься. Ступай, паразит, наморочилась с тобою.

Вилли встал на колени, поймал ее руки, прижал к своим губам и повлажневшим глазам. Она порывисто освободила ладони, в сердцах замахнулась на него, снова плюнула, отвернулась и хотела уйти, но внезапно перекрестила его наклоненную голову.

– Ну, ступай же…

Вилли торопливо пошел вдоль кромки воды, ощупывая босыми пятками прохладу озера, такую же ласковую, как натруженная ладонь провожавшей его крестьянки. Он понимал, что напрямую к своим ему не пройти, а потому, когда кончилось озеро, Вилли свернул к заболоченной пойме, надеясь, что окопов и часовых в секретах здесь пока нет. Слева взлетали ракеты, добивали своим светом в эту слякотную низменность. Вилли замирал, скукоживался, часто вставал на четвереньки и падал на живот. В бледном свете опадавшей ракеты замечал жирных пиявок на щиколотках, поначалу пытался отрывать их, потом смирился, бросил.

Под утро болото закончилось, но позиции так и не обнаружились. Бой здесь тоже был, коптили подбитые танки. Вилли наткнулся на труп. Солдатские чистые погоны, нашивка СС в петлице, рост примерно подходящий. Только в ноге вырван добрый кусок мяса, штаны сильно располосованы и залиты кровью. Вилли стал высвобождать закоченелый труп от одежды, один рукав пришлось надорвать. Штаны оказались мокры не только от крови, перед смертью у погибшего отказали все внутренние клапаны. Вилли обрядился в лохмотья, пошарил вокруг в поисках оружия. Рука нащупала портупею, такую же точно, как была у него, с таким же трофейным пистолетом.