Расплата

И, чувствуя, что не справляюсь с эмоциями, я прикусила пахнущие вишнёвой косточкой губы. Эта ноша слишком тяжёлая для меня, но я не могу её ни бросить, ни переложить на чужие плечи, потому что тогда она станет совсем уж невыносимой... И всё-таки я должна. Обязана. Хотя бы попробовать сделать всё, что от меня зависит, и только потом сломаться под этим гнётом. Только после того, как вытолкну сына на поверхность.

- Николос, ты можешь усыновить Алёшку? – подняла на него взгляд, позволяя-таки слезам бежать свободно. – Пожалуйста, увези его отсюда... Я тебя умоляю!

*********************************

Музыкальная тема и настроение этой главы - Анна Плетнёва "Сильная девочка".

Глава 24

Лежала на шконке, кутаясь в одеяло, и никак не могла согреться - до колотуна. Бабы спали, в окно барабанил срывающийся с неисправного водоотвода поток ледяного дождя. Неужели никто не слышит, что он бьёт прямо по мозгам?

Господи, как мучительно стыдно... Но ведь я должна была попробовать, правда?

...Взгляд Николоса – внешне невозмутимый, но словно с трудом переводящий с русского на немецкий то, что я только что сказала... И долгая пауза, во время которой я почувствовала себя не просто сволочью, готовой сбагрить родного ребёнка незнакомому дядьке, но и полной дурой, считающей, что это вообще возможно. Не выдержала и, тяжело двинув ножками стула по бетонному полу, отошла к окну. Оно было грязное, решётка по углам затянута паутиной с мухами. С обратной стороны мутного стекла часто ложились первые капли дождя. Ненавижу осень, когда всё вокруг становится мучительно серым, но и ждать весну теперь не для меня. Мне бы наоборот – остаться навсегда в этой середине ноября, чтобы у нас с Алёшкой навсегда осталось ещё три месяца в запасе.

- Сколько человек ты убила?

Я вздрогнула и медленно развернулась к Николосу. Он сидел, откинувшись на стуле, – одна рука на столе, другая свободно опущена на бедро, лицо спокойно, словно он спросил всего лишь о том, скольких я нарисовала на прошлой неделе. И я вдруг поняла, что всё бессмысленно. Я ведь совсем забыла, что для всего мира Алёшка - сын жестокой убийцы. А ещё, глупо было даже предполагать, что Трайбер пасётся здесь сам по себе. Его присутствие на Дне колонии, разрешение пообщаться с заключёнными ради сбора материала для своей работы, платная свиданочка... И вот, как теперь выяснилось, даже доступ к информации по моему Делу. Это невозможно без дружбы с Начальником колонии. Ну и что это? Зачем? Очередная провокация от Администрации, или просто Боброва особо интересный кадр для иностранчика, пишущего о Тёмной стороне России?

- Пятерых, - после короткой паузы мёртво ответила я и заметила, как заинтересованно дрогнула бровь Трайбера. – Ножом. Просто ради острых ощущений. Скучно было, вот и развлекалась. – Помолчала, яростно, но даже не замечая как, сгрызаю вишнёвую сладость с губ. Досуха. До саднящих ранок. – Ладно, я пойду. Всё равно не расскажу ничего нового, кроме того, что есть в Деле, а мне сегодня ещё по сортиру дежурить. И спасибо за письма, а то у нас тут знаешь как скучно... – Снова помолчала и, скрывая обуявшее меня отчаяние, нарочито грубо рассмеялась: - Иногда даже опять убивать хочется...

И вот теперь я лежала на шконке, унимая волны огненной дрожи по всему телу, и вспоминала, как выходила из комнаты свиданий, а Трайбер, отбивая пальцами ритм по краю стола, даже не обернулся мне вслед.

Господи, как холодно... Невыносимо холодно. Неужели больше никто этого не чувствует?..

* * *

Почти неделю провалялась с температурой под сорок в лазарете. Тело ломило и выкручивало, казалось, дышу пламенем, но при этом под кожей - вечный стылый озноб. Как не вовремя! Каждый день, каждая минутка на счету, а я просто наблюдаю, как медленно тают, попадая на зарешёченное окно крупные хлопья снега... Как там Алёшка? А вдруг, тоже заболел? Сейчас самый сезон простуд, а ему нельзя. Никак нельзя!

С соседками по палате не общалась, не рисовала, книжек не читала. Про немецкий словарь даже вспоминать было тошно. Просто с утра до ночи пялилась в окно и думала о сыне. А после того как меня выписали, ещё неделю чувствовала себя больной и поэтому, собрав волю в кулак, к Алёшке не ходила.

* * *

Почти сразу после выписки рассказала Марго о встрече с Трайбером.

- Не знаю, что это было. Какое-то... как озарение, понимаешь? Так стыдно теперь. Скажет – раскатала зэчка губу на загранку. Дура.

- Стыдно, у кого хер видно! – грубовато отчеканила Марго. – А у тебя ребёнок, ты имеешь право на попытку! А по поводу того, что немец с Носачовым дружит – это я сомневаюсь. Ты на фабрике была, когда тут всё к празднику готовилось, когда выставка эта, телевидение и всё такое, а я здесь толклась, и видела как Носачов за спиной Трайбера морду воротил. Как будто, знаешь... – пожала плечами, - как будто обязали его быть вежливым, вот он и выполняет.

- Кого? Носачова? Обязали?! Пфф... Разве можно обязать Наместника Бога? Кто ему указ-то вообще?