Распятый дервиш

Неконвертируемый полдень
и неподкупный серый взгляд.
Но не мешало бы наполнить
октябрь явленьем снегопад.
И не мешало бы напомнить
тебе о смысле бытия.
Но тёмен полдень, словно полночь,
лишь кружат стаи воронья.
Вранья не терпят эти строки,
и потому твой серый взгляд
пронзает сумерк ненароком,
как яркий белый снегопад.
Несовместимость сна и света –
как звук железом в пустоту.
От боли корчится планета
и снег ловлю я налету.

«Что случилось снова с вольною Россией?..»

Что случилось снова с вольною Россией?
Ей сменил обнову вроде как Мессия.
Заиграли дудки в полдень раскалённый,
пляшут незабудки – все они гулёны.
Не откусишь злата, не поймёшь несчастья.
Русь не стала свята в денежном ненастье.
Всякий рвётся к власти – это стало модным!
Где же наше счастье? Что же наши годы?
Не хватает силы взлёту на изломе,
но живёт Россия в лютом буреломе!
Но пройдёт невестой в клевере и мяте!
Все мы будем вместе с нашей Русью святы.
Пьяные дворяне – в лоскуты, в дремоту.
Все мы россияне, все мы обормоты…

«Я пью из неба пустоту…»

Я пью из неба пустоту,
я пустотою сам исполнен,
как будто кто подвёл черту:
к чему ты волен и не волен.
Мир болен этой пустотой,
а я – всего частица мира.
Не злопыхатель, не святой,
а только чёрточка пунктира.
Из точки «А» до точки «Б»
лечу лесною паутинкой,
поднаторев в белиберде,
для пустоты я стал сурдинкой.
К чему вниманье привлекать?
У пустоты не будет звука.
Ничто – ни чем не приласкать,
там сразу встреча и разлука.
Момент рожденья – это смерть
и ничего уже не надо –
вот нашей жизни круговерть
в преддверьях рая или ада.
За грош скупили красоту
и растворили моря волны.
Я пью из неба пустоту,
я пустотою сам исполнен.

«Сумерк за окошком…»

Сумерк за окошком –
зеркало кровати.
Мы опять о прошлом?
Мы опять о счастье?
Сумеречной боли
обуздать не в силах,
выплываю кролем
прямо из могилы,
и бегу вприпрыжку
стометровку жизни.
Счастье было пришлым
и как есть капризным.
Вижу за окошком
простыню ненастья.
Что же ты о прошлом?
Что же ты о счастье?

«Ну, всё!..»