Расколотый меч

Вместе с сознанием к Ёоре вернулся человеческий облик, а заодно уж и три тонны надменности — те самые, которые с нее упали, когда рыцарь и алхимик начали играть в «темного и светлого». Она даже пригласила нас задержаться и поболтать за напитками и не преминула восхититься ловкостью, с которой мы вытянули у нее нужные сведения.

— Это было сделано мастерски — и такая утонченная ложь… — она неторопливо хлопнула пару раз в ладоши и сухо приказала появившемуся слуге: — Напитки. Впрочем, я бы предпочла тонкие и изощренные психологические пытки.

— Можем обеспечить, — посулил спирит. — Позовем Бо, да и спросим, какие ей платья больше нравятся.

Но тут нам принесли те самые напитки, спирит заглянул в свою чашу и на некоторое время выпал из беседы. Слегка побурев, он осторожно сполз со своего низкого сидения и раскинулся на траве в комфортном обмороке.

Вот не любил наш спирит крови, хоть что с ним сделай.

— Свежая оленья, — немного обиженно протянула Ёора, пригубив из собственного кубка. Пила она все-таки еще немного нервно. — Никто из нас не пьет человеческой крови уже много лет. Это было бы слишком… просто.

Нехорошее получилось оправдание. Йехар, который уже самую малость позволил себе расслабиться, так стиснул свой кубок — между прочим, серебряный — что тот начал медленно терять свою форму в его кулаке. Ёора не заметила и продолжила говорить, разом смакуя оленью кровушку и каждое свое слово.

— Выпить кровь, просто убить, легко… Но жертва Великой Тьме в этом невелика. Изощренное, утонченно продуманное злодейство, растление душ, интриги и коварство — вот удел истинного мрака. Тьма не должна быть глупой и простой, как лопата крестьянина, ей надлежит пользоваться филигранными инструментами ювелира, и каждое злодейство должно быть произведением искусства…

Господи, подумалось мне. Нужно было так и бросить эту нетопыриху поджариваться на солнышке в бессознательном состоянии. Еще не хватало спасать ее теперь от Йехара, который уже чашу сплющил окончательно, а теперь ласково так поглаживает рукоять Глэриона…

Но прежде чем не слишком умная головка вампирессы отделилась от плеч, слух нам резанул холодный голос:

— Прежде всего — тьма никому ничего не должна.

Веслав сидел очень прямо и умудрялся внушать ужас только своим выражением лица. Вроде бы так и должен выглядеть истинный алхимик, тот, что всю жизнь строит по Кодексу — ноль эмоций, не лицо, а прямо эталон бесстрастия, вот только была в нем в этот момент какая-то добавка… Что-то не так с глазами. В них была ненормальная уверенность в том, что он говорит.

— Вы — должны ей. Если вы хоть один раз обратились к ней и ее признали — вы будете навеки ей должны, а уж рамок и границ для нее не существует. Ни рамок, ни границ, только одна преграда — это свет. Вы можете по триста раз на дню повторять себе, какой она должна быть, но тьма — всегда одна. Она и убивает, и развращает, бывает и топорной, и изощренной, не бывает только светлее или темнее. И если у вас не хватит сил или мозгов понять, что она не меняется и что ею нельзя управлять — вы так и останетесь ее данниками, и участь у вас будет презабавной: до конца жизни верить в то, что это вы ее пестуете.

Эдмус гулко вздохнул из лежачего положения, разрушая очаровательное молчание, которое в этот момент повисло над лагерем вампиров. Веслав, вроде бы, и говорил негромко, а замолчали почему-то все, да еще и двигаться перестали, так что нам начало казаться, что мы в восковом музее. Ёора как сидела, так и замерла с поднятым к губам кубком. Челюсть у нее чуть подрагивала.

— Уходите, — наконец едва слышно выговорила она. У нее был вид вампирши, которую оскорбили в ее лучших чувствах.

Веслав поднялся первым. Демонстративно всучил стоявшему поблизости слуге свой почти полный кубок (отхлебнул, значит, все-таки? Хотя что с него взять, алхимик!). Совершил образцовый разворот на месте и двинулся по направлению к Горькому Источнику. Йехар бросил полировать ладонью рукоять меча и последовал его примеру. Эдмус дождался, пока несчастный стражник очнется, улыбнулся ему еще раз — даже более старательно — и с ликующей миной поднялся на крыло.

— Знаете, как она с нами попрощалась? — наябедничал он, догоняя нас в лесу. — Сказала, что великая тьма, в которую мы все скоро уйдем, рассудит. Правда, сказала она это очень-очень тихо, а косилась нам вслед очень-очень опасливо…

Йехар не ответил. Он сверлил задумчивым взглядом затылок Веслава, который маячил уже метрах в пяти впереди.

— И какое здешнее насекомое его покусало? — Виоле тоже не давала покоя недавняя выходка алхимика.

Ничего не оставалось, как в точности повторить жест и слова Макаренко: чуть вскинуть брови и уронить самым обычным тоном:

— Это же Чумной…

** *

На привал остановились у Горького Источника, хотя пить из него дальновидно не стали. Что-то подсказывало, что в замке домина нам ничего спокойно обсудить не удастся: возможно, потому, что нас просто может отвлечь от обсуждения очередное покушение. На нас же.