Рана

что-то неясное бьется над бешеной степью
с ночью душнее дышать
и кашель разбивает пространство как камень

и я ничего не вижу кроме разбитой угрюмой жизни
                                          Андрея
который немыми глазами просил оставить материно
                        тело на этой земле
но я ее увезла в гладком хромированном сосуде в нашу Сибирь
он спит на полу в крохотной кухне
между стиральной машиной которую мать сюда
                  привезла из Сибири и подоконником
он кричит во сне он завывает как тяжелый
                              израненный вепрь
как бог одноглазый
как подземелье земли
он завывает в льющемся свете
телеканала Россия-24
и голоса телевизора кричат изрыгают волшебный
      истасканный фанатичный русский исхоженный мир
он то говорит то замолкает
то рычит как лезвие грубой пилы застрявшей
            во влажном тугом теле коричневой древесины
и он обращается к матери
как он к ней обращался всегда пока она оставалась
                              живою и даже после
он в рыке своем поет: Доча! Доча! Не уходи!
так странно было всегда
он дочерью ее называл свою тяжелую жестокую
                  женщину с деревянным лицом
и когда она была одногрудой
он с жалостью ее любил
как будто она и правда была его дочь
слабая дочь с пугающими волосами

когда она уже не жила
а плыла на простыне
как скомканное приведение
и вся ее женская скованность от потерянной груди
      осы́палась оставив здесь только желтоватое тело
он видел ее в расстегнутой распашонке
и она в предсмертном парении уже не видела
            что на люди выставлена ее безгрудая грудь
                              и дикая жалкая старость
он старался прикрыть женское ее безобразье
и плакал вот так как плачут молчаливые звери
и кровь с ее губ вытирал
и с ложечки старался вливать ее последнюю
                                    жухлую воду

что-то неясное вьется над бешеной степью
степь прозревает тебя
рассматривает тебя тело твое и лицо
и беснуется беснуется на ветру
ночь в степи безупречна
страшная как желудок больной увечной коровы
дикая как снегирь мертвый на сером сугробе
что-то неясное мечется над разнузданной степью
это и есть она голая степь
она бьется в тебя
и ты ей не станешь преградой
она на тебя глядит так как если ее совершенно
                                    не существует

степь поет
красивым жестоким полотном
бьется бьется без устали в окна машины

вот она смотрит в тебя как сиплая нищая дочь

вот она засмотрелась в тебя и это чувство тебя
                        убеждает рухнуть в безболье

что-то неясное мнется над безудержной степью
вот он встает в пять утра и тихо моет посуду
вот он идет на работу в ветре степном и ветра
                                          не видит
вот открывает книгу скупую войны и смерти
вот коллектив собирает нищее свое подаянье
измятые полтинники и пятисотки
нежное краткое подаянье
на похороны
на поминки
на жизнь после жизни
вот он идет
вот он спит
вот он изнемогает
великолепный огромный как неистовый зверь
                                    крепкий мужчина
с щенячьими мокренькими глазами

вот он идет
вот он идет
вот сердце его погибает

что-то неясное мнется над траурной степью
вот он глаза закрывает
на маленьком твердом диване
на котором моя мать умирала
тяжелый осиротевший мужчина
вот он спит вот он спит
вот он спит и рычит во сне
вот он спит
это Андрей
вот Андрей