„…ты, наверно, думаешь обо мне плохо, но я ведь просто хотела быть самостоятельной, не превратиться в тихую домохозяйку вроде мамы, и Александр здесь совершенно ни при чем. Да, сначала я думала, что мы сможем быть вместе, и занималась английским, даже русские слова учила, но потом все это кончилось…“
„…ты бы никогда не позволил мне работать в Анталье, что же мне оставалось? Здесь, в Стамбуле, все работают одинаково, и девушкам дают возможность получить образование, и в этом вовсе нет ничего плохого! Александр говорил, что…“
Значит, его звали Александр. Он никогда не знал его имени, он слишком ненавидел этого русского, соблазнившего его дочь, он был уверен, что узнает это безусое, розовощекое лицо из тысячи! Нет, он ни секунды не жалел того случайного туриста с совершенно другим именем, но дело, которое он считал сделанным, осталось незавершенным.
Господи, он же сам привез их в Анталью! Получив выгодное и перспективное предложение, он еще уговаривал жену переехать… в этот рай на земле!
Вот, послушай: „Во втором веке до нашей эры пергамский правитель Аттал Второй приказал подданным найти рай на земле, и те, обойдя весь свет, доложили ему, что нашли его – на берегу Средиземного моря, где и была основана Анталья…“
Он и потом много раз повторял эти слова клиентам отеля, повторял до тех пор, пока они не потеряли для него всякий смысл.
Интересно, он был здесь счастлив, этот Аттал?
Вот он живет в раю – разве он счастлив? Этот рай разрушил все, что у него было, или это он сам не сумел сохранить это?
Он не сумел даже расплатиться за то зло, которое они ему причинили – эти новые Атталы, у которых есть все, кроме рая, и желающие непременно вторгнуться в чужие владения.
Что ж, он все-таки это сделает. Бархатный сезон, потом зима – короткая передышка, а потом они снова начнут слетаться сюда, бронировать номера, запасаться кремами для и от загара и километрами фотопленки.
А он будет ждать и надеяться.
– Нет-нет, Верочка, туда пока не ходите, у меня там для вас сюрприз! Вот сюда… а я, оказывается, так рада вас видеть! У вас, я вижу, все хорошо? Да я вижу, вижу, можете не скрывать! А у меня для вас история – дивная, роман просто, а не история… но сначала вы расскажите. Где ваш… друг? В Турции?
– Нет, Елена Георгиевна, в Петербурге, – она ответила только на последний вопрос и огляделась по сторонам.
Дом был старым, но очень приятно старым.
Не пыльным, не запущенным, с разумными современными допущениями вроде сверкающей белизной кофеварки и видной ей части нормальной чистой кухни с микроволновкой. Столовая, где они сидели, не дойдя до закрытой Еленой Георгиевной гостиной, была бело-синей, оформленной под гжель, видимо, ради стоящей в застекленной витрине коллекции фарфора. Вряд ли это были дорогие или редкие вещи – обычный набор, который многие расширяют до коллекции после получения одного-двух ненужных подарков, а потом все, уже поверив в существование коллекции, принимаются дарить эту гжель или хохлому целенаправленно, и ничего не остается, как подчиниться этому навязанному нам коллекционированию.
Стол, накрытый сине-белой скатертью, стоял у окна, и за окном качались разноцветные листья клена, ярко выделяющиеся на темно-зеленом фоне большой елки.
– Вот и осень начинается, да, Верочка? – вслед за ней посмотрев в окно, сказала Елена Георгиевна. Видно было, что ей не терпится приступить к рассказу, ради которого она и вызвала Веру, едва та вернулась из Антальи, но считает нужным соблюдать правила приличия и хоть немного поговорить о посторонних вещах. – Я люблю осень, у нас здесь осенью так красиво… впрочем, что это я? Никак с мыслями не соберусь. Вы пастилу любите? Вот, возьмите, к кофе… знаете, столько всего как-то так сразу случилось. Вы знаете, что мужа Лиды нашли?
– Конечно, знаю, я же билет не стала менять, приехала в аэропорт, а там – господин Мегера! Он мне все и рассказал, еле-еле в Домодедове удалось от него избавиться. Он сказал, что на него напали, избили, что-то в этом роде, да?