Рай на земле

Был и вышел живым и здоровым. Сам он благополучно отбыл, и вряд ли подобным пустяком заинтересуется Интерпол. Никто никогда не станет искать его и допрашивать, да и что он может сообщить? Что на него напал незнакомец, предложивший его подвезти? А если этот незнакомец занимает солидный пост и имеет влиятельных покровителей? А не перегрелся ли он часом на нашем солнце, этот русский турист?

Оставался вопрос района. Что ему, лично ему, Латифу, управляющему крупным отелем, понадобилось в совершенно неподходящем месте в совершенно неподходящее время. Время – это понятно, совпадение, не более, но место?

Ответ пришел сам собой, едва вопрос был задан, – Мурат. На днях его помощница сообщила ему незначительный, но странный факт. Судите сами, вы что бы сделали на моем месте? Да полно, кто обращается в полицию с такой ерундой… но и оставлять без внимания – как можно? У нас приличный отель, говорил он с гордостью примерного управляющего и искренностью законопослушного гражданина, я не мог позволить, чтобы…

Ну да, а вы что бы подумали? Пакетики, конвертики, тайная договоренность. А он, Латиф, ненавидит наркотики, и это прозвучало чуть более выспренне и чуть менее убедительно, чем все предыдущее, потому что было правдой. Он ненавидит их, потому что они сгубили его сына, и при малейшем подозрении… а оно возникает у него, неизбежно возникает, потому что он не может не думать о сыне!

Он считал, что сына погубили не наркотики, а люди, но полиции об этом можно не докладывать. Что такое наркотики – неодушевленные предметы, орудие в руках и облегчающего боль врача, и наркоторговца. Они не виноваты – виноваты те, кто полагает, что жизнь должна состоять из наслаждений и развлечений, те, кто ради денег готов на все, те, кто отрицает какие бы то ни было моральные запреты.

Они начали ездить сюда и разрушать наши правила и наши жизни, эти белые люди, пресытившиеся всем у себя на родине, они готовы платить за удовольствия… что ж, пусть платят. Пусть губят себя, а не нас. Нам и нашим детям не нужны ни алкоголь, ни свобода секса, ни наркотики… ни эта их хваленая Европа, если она вся такая, как Амстердам, куда отправился в поисках удовольствий его непутевый сын.

Он ненавидел их всех и закрывал глаза на то, что иногда происходило в массажных кабинетах, на то, что клиенты, желающие получить что-то запретное, всегда получали желаемое. Его удивляла наивность, с которой людишки, подобные Мурату, были уверены в его неосведомленности. О том, что происходило в его отеле, он знал все.

Если пришло время покончить с этим – пусть.

Он долго покрывал их, наблюдал за их почти незаметными манипуляциями, принимал на работу сомнительных местных юнцов и не местных девиц. Что ж, хватит. Рано или поздно это так и так должно было кончиться: Дилек уже почуяла что-то, а у нее хватка не хуже, чем у него, только с этим красавчиком дала маху… зато теперь вкалывает как проклятая.

И он произнес это заветное слово – наркотики. Пусть полиция берет дело в свои руки, пусть ликвидирует эту сеть, он им первый помощник. Он готов принять на работу их сотрудника – на должность секьюрити, к примеру, пусть следит за кем хочет.

Потому что он, Латиф, ненавидит не людей, а наркотики сами по себе.

Итак, он следил за Муратом, доехал за ним до какого-то бара… сами подумайте, если бы я замышлял что-то плохое, разве я поехал бы туда на собственной, такой приметной машине?

Нет, он был уверен в себе, против него ничего нет, пусть лучше подумают, почему этот русский оказался в таком неподходящем для нормального туриста месте… вот именно. Скорее всего, это их внутренние проблемы, и мне повезло, что со мной не случилось того же самого!

Он не волновался из-за полиции. Им и в голову не придет… то, что пришло ему. Плохо другое. Он ошибся. Он не сделал элементарных вещей, ничего не проверил, поторопился – и совершил ошибку.

Две ошибки. Он не убил этого типа, которого принял за своего врага, и не нашел врага настоящего.

Отведя глаза от ненавистного моря, он опустил их на лежавший перед ним листок.

Он почти не бывал в этой квартире, где все напоминало ему о его прежней, правильной жизни, с семейными завтраками, сборами детей в школу, обязательным обильным ужином вечером, когда все дожидались его, главу семьи, не смея сесть за стол, пока он не пришел. Это нравилось Латифу, он гордился своей семьей и правильно организованной жизнью, он привез этот порядок сюда, в Анталью, когда дети были совсем крошками, он и подумать не мог, что жизнь так изменится, что его дети, насмотревшись на этих приезжих…

Надо было все-таки читать ее письма. Он не выбрасывал их, эти сначала частые, а потом редкие письма дочери, но он никогда не читал их, не желая ничего знать о ее беспутной самостоятельной жизни. Только сейчас, думая, что отомстил своему врагу, он решил, что должен наконец-то прочитать их.

„…и мне действительно очень жаль, папа! Я надеялась, что ты сможешь понять…“

„…смогла устроиться на другую работу. Конечно, без диплома это непросто, но я хожу на курсы, и, окончив их, смогу…“