Рабыня

O. больше, чем кто-либо заслуживает этого. Конечно же.

…

Слушайте голубей, они болтают, сплетничают и плюются.

Не могу работать, не могу думать, не могу дышать.

…

Прошу слишком много? Слишком много? O. не понимает, не может. Всегда что-то давит на меня, всегда этот шум, или страх перед шумом. Будь осторожной, тихой, спокойной. Что делать, если я хочу кричать? Что делать, если мои руки слишком тяжелы, чтобы удержать малейший вес, кисть или ребенка?

…

Она прелестнее всего на свете.

• Записная книжка с твердой черной обложкой и кремовыми листами из плотной бумаги. Внутри – маленькие карандашные наброски лиц, выполненные в том же стиле и с теми же семейными надписями, что и висящие в комнате Лины.

Джой, любимый человек, любимое имя – кузина сестры

Портер, мой анти-О. – кузен, брат, близнец

Ларк, красотка – троюродная тетя

Тиша, слишком похожа на меня – дочь племянника племянницы

И серия черновых набросков ребенка всего нескольких месяцев от роду, расплывчатые черты, как у всех младенцев, но Лина узнала себя, и у нее перехватило дыхание. Грейс под каждым написала просто:

Дочь дочь дочь дочь.

На последней странице никаких картинок, только слова:

Все не такое, как я вижу. Что я вижу?

• Четыре отдельных листка, без дат, все исписаны аккуратным витиеватым почерком Грейс. На первом:

Оскар,

Если хочешь держать чертовых лягушек, держи их в пластиковом тазу, а не в МОЕЙ ванне. Мне не нравится их гребаная склизкость.

На втором:

19 недель, так мне сказали. Мой живот растет.

О. счастлив, как никогда, возможно, этого достаточно.

На третьем:

Лидия

Лаура

Аурелия

Зефир?

Катерина

* Каролина

И еще обрывок более длинного документа, последнее предложение не закончено:

Я не могу оставить ее. Я не могу остаться. Я…

Лина услышала звук, скрежет замка внизу, хлопанье входной двери и шаги отца в прихожей, движение грузного тела через гостиную на кухню. Лина поднялась со стула. Она не хотела, чтобы Оскар нашел ее здесь; это показалось бы вторжением. Она не должна была читать эти записки, они были написаны не для нее. Она быстро положила отдельные листки в альбом, привела в порядок книги на столе и вышла из студии. Шум внизу прекратился, и Лина молча, на цыпочках прошла в свою комнату. Там она прислонилась к двери; ей казалось, что у нее на голове чаша с водой и нужно двигаться осторожно, дышать медленно, иначе чаша съедет и рухнет на пол. «Все не такое, как я вижу. Что я вижу?»

Джозефина

Джозефина начала собирать обед – свиные колбаски, которые она закоптила на прошлой неделе, еда для Мистера, когда он вернется с полей. Мистер обедал дома, а остальные садились на корточки и ели прямо среди табачных кустов, еда едва успевала попасть им в рот, как они снова брались за работу.

Колбаски жарятся на сковородке, кукурузные лепешки пекутся на углях. Сегодня ночью Джозефине приснился Луис, его голос был хрипловатым и низким, но в нем слышались высокие ноты, как будто легкие взвизги, она хихикала, и Луис тоже улыбался, не в силах с ними бороться. Сколько времени прошло с того дня? Насколько он изменился? А она? Будет ли он смотреть на нее так же, как и тогда, с застенчивым удивлением?

Джозефина вытащила последние два початка летней кукурузы, маленькие и легкие.

Сейчас Натан работает в поле, с него льет пот, руки потрескавшиеся и изрезанные толстыми стеблями табака. Осталось еще несколько часов до того, как Джозефина сможет спуститься к хижинам, чтобы поговорить с ним о гробовщике и его дочери.

Джозефина очистила кукурузу, снимая зеленые листья и обнажая спрятанные под ними жемчужные зерна, некоторые уже начали сморщиваться и усыхать, ведь после сбора прошло много времени. От горшка поднялся пар, и она бросила в него початки; раздался всплеск, шипение выплеснувшейся на угли воды. Тут на Джозефину обрушились воспоминания о кукурузном початке в кармане передника. Она закрыла глаза.