Рабыня

Лина чувствовала, как колотится ее сердце, нога выстукивала под столом беспокойное стаккато, отчасти благодаря литрам кофеина, употребленным утром, а отчасти из-за этих едва различимых, паутинных слов, все еще светящихся на ее экране. Доротея Раундс написала в 1848 году о сбежавшем полевом работнике. Если она писала и о том, как позже ее семья участвовала в «железной дороге», там могло быть что-то и о Джозефине Белл. А вдруг ее отец, Гораций Раундс, сам вел записи?

Лина ехала в пустом лифте в кабинет Дэна. Она репетировала, что сейчас ему скажет, перед собственным отражением в полированной двери. Два дня в Ричмонде – и она быстро и эффективно продвинется в поиске ведущего истца. Дорожные расходы минимальны. А потомок Джозефины Белл мог бы рассказать фантастическую историю.

– Я почти нашла ведущего истца, идеального истца с очень убедительной предысторией, – сказала Лина, встав в дверях кабинета Дэна. – Но мне нужно провести дополнительное исследование в Вирджинии. В Историческом обществе Вирджинии в Ричмонде. Может быть, еще в нескольких старых плантаторских домах.

Дэн поднял взгляд от стола. Он держал в руке ручку; перед ним лежала стопка бумаг с красными чернильными пометками на полях. Он был в костюме, но без галстука, ворот рубашки расстегнут. Кожа у него на шее была бледной, как зубная паста. В кабинете пахло кофе и немного потом.

– Послушай, я не просил искать идеального истца. Я попросил найти нескольких потенциальных ведущих истцов, несколько человек, которые отвечают нашим требованиям в судебном процессе.

– Знаю. – Лину несло, в ней все еще бурлили волны кофеинового возбуждения. Конечно, Дэн это заметил. – Но это мощная перпектива. Я занялась женщиной по имени Джозефин Белл, это афроамериканская художница, она была в рабстве в Вирджинии в середине девятнадцатого века. Она исчезла в 1852 году, похоже, ей удалось бежать по «подземной железной дороге». – Лина замолчала, ожидая от Дэна хоть какого-нибудь проявления интереса к ее блестящей идее, но его лицо оставалось непроницаемым. Из-под стола безошибочно донеслось недовольное постукивание ноги. Лина ринулась дальше. – И даже если я не найду потомков Джозефины Белл, государственные архивы подскажут мне истца. Что-нибудь невероятное, беглец, который двигался по «подземной железной дороге» и обрел свободу. Поднявшись из праха… – Она снова умолкла.

– Лина, ты правда кого-то имеешь в виду, в смысле, ныне живущего? – Голос Дэна был острым, как бритва.

– Не совсем. Но…

– Курам на смех. Отправить тебя в Вирджинию. Можешь вести свое исследование здесь, в Нью-Йорке.

– Дэн, я…

– Мы не можем тратить денежки мистера Дрессера на журавлей в небе.

– Но я бы…

– Почему бы тебе не остыть и не включить мозги? – Дэн вытянул руку и посмотрел на часы. – У меня полно работы. – Он снова взял ручку и принялся читать. Нахмурился и отчеркнул что-то на странице прямой чертой.

Прежде Дэн никогда не говорил с ней так; с другими – сколько угодно, но не с ней. Лина чувствовала смесь возмущения и стыда. Эйфория прошла и сменилась подступающей тошнотой. Лина не двигалась, ожидая, что Дэн снова поднимет глаза, и тогда она… что? Будет защищаться? Спорить с ним? Нет, на это она не пойдет. Такие разговоры не были приняты в «Клифтоне», по крайней мере, между начальником и подчиненным. Она удивлялась самонадеянности Дэна. Конечно, он имеет полное право на тупость, но зачем отстаивать это право именно сейчас?

– Хорошо, Дэн. Я все поняла, – сказала Лина, ненавидя себя за то, что так быстро сдалась. Она повернулась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь с тихим щелчком, похожим на клацанье зубов. Устланный ковром коридор тянулся тихо и долго впереди и сзади. Он был пуст, за исключением какого-то человека, маячившего на стремянке, верхняя часть его торса была скрыта в темной щели в потолочной плитке. На человеке был вытянутый на коленях синий комбинезон и тяжелые рабочие ботинки из желтой кожи, с виду новые; он, изогнувшись, стоял на цыпочках, поглощенный какой-то сложной работой в недрах потолка. Лина обошла лестницу, борясь с желанием окликнуть рабочего, и продолжила свой путь к сияющей табличке лифта со всеми ее пинбольными кнопками. Где-то захлопнулась дверь, закашлялась женщина. Лина нажала кнопку вниз. Она ждала. Стены вокруг так и дышали рабочим шумом: приглушенным стуком клавиш, бормотанием тайного совещания. Оглушительный шум и таинственное назначение серых ковров и бежевых стен.

Лина вошла в дом и в темноте позвала Оскара, но ответом была тишина. Она прошла прихожую с ее застоявшимся воздухом, включила настольную лампу, проверила почту, затем пошла вверх по лестнице, шаги приглушала красная дорожка. Этот разговор с Дэном, то, как он небрежно отделался от нее, и собственное отсутствие сопротивления вызвали в Лине беспокойство и безнадежность. Мысленно она снова и снова прокручивала сцену. Почему она не рассказала ему больше о Джозефине Белл? Почему не осталась, чтобы доказать свою правоту?