Пытаясь проснуться

Я наклонилась к какой-то картине, висящей на стене, и жадно пыталась рассмотреть, что на ней изображено, но так и не смогла этого сделать. Рядом висела гравюра в позолоченной рамке, изображающая огромного человека с домами на ногах. Два одинаковых домика деревенского типа были надеты на его ноги вместо ботинок. Сама фигура, насколько мне запомнилось, была удивительно длинная, с маленькой головой. Я стала снимать эту гравюру со стены, но она не поддавалась. Я бросила ее, понимая, что это не самое лучшее из того, что находится в этой комнате. Я схватила большую тяжелую черепаху, вырезанную из голубовато-зеленого камня. Потом мое внимание привлекла огромная книга в кожаном переплете, раскрытая. На желтоватых пергаментных страницах два господина, одетые в старинные одежды, церемонно кланялись друг другу. Тут я заметила маленький сундучок и метнулась к нему, однако достать его не удалось, мешала огромная рама картины, поставленной на пол. Моя одежда покрылась слоем свалявшейся пыли. Посмотрев снова на книгу, я с удивлением заметила, что те же самые два господина с остренькими бородками изображены уже голыми и прикрываются только пышными зелеными ветвями каких-то кустов. Тут неподалеку от себя я узрела некий предмет, чрезвычайно заинтересовавший меня. Однако мне хотелось взять с собой книгу. Обернувшись к ней, я увидела, что на том месте, где изображались нагие господа с бородками, теперь кланяются друг другу два искусно выгравированных скелета с истлевшими обрывками кожи на ребрах. Я быстро схватила тот предмет, стоявший на столике. Предмет имел характер некоего кунштюка, оптического фокуса, это был предмет-фокус, вот как я бы его охарактеризовала. Некий очень тяжелый свинцовый шар (видно было, что очень тяжелый) висел в воздухе, опираясь на тонкую стеклянную иглу, которая в свою очередь опиралась о стеклянную пластинку. Игла была прозрачна, и поэтому разглядеть ее почти не удавалось, возникала иллюзия, что тяжелый шар висит в воздухе. Но даже разглядев иглу, на которой держался шар, я не могла отделаться от странного гнетуще-заинтригованного ощущения и все разглядывала этот предмет, постепенно осознавая, что именно он и является смысловым центром этой комнаты, а все остальные предметы – лишь элементы призрачной декорации, бутафорский антураж. Подсовывая тот предмет мне, его попытались заслонить обилием других вещей, сделать всего лишь одним из предметов в этой комнате. Это, знаете, похоже на правительственный кортеж: едут сразу несколько одинаковых черных машин, и все они постоянно меняются местами, так, чтобы никто не знал, в какой из них находится глава государства. Но со мной такие штучки не пройдут, я всегда улавливаю запах истины, только вот мне от этого не легче. В общем, то, что приняло облик сна, перестало притворяться сном, оно стало фактом. Фактом, фигуративно выраженным в свинцовом шаре на стеклянной игле. Я делала вид, что мне скучно, и разглядывала изображенную на термосе розу, подернутую некоторой дымкой, китайскую розу, потому что термос был китайский, с иероглифами около розы. Но это неважно. Важно то, что предмет остался и продолжал существовать, более того – он как бы накладывался на меня, проецировал себя на меня, придавал мне свою форму, формировал меня по своему образу и подобию. И это было невыносимо, тошнотворно. Образ тяжелого (очень тяжелого!) свинцового шара, поставленного на острие тончайшей, неустойчивой, хрупкой стеклянной иглы, оказывал страшное давление на психику. Я сама, как бы будучи этой иглой, испытывала давление, и я готова была сломаться, и в то же время я находилась в положении тяжелого тела, колеблющегося на острие иглы, ощущая невероятную неустойчивость, ежесекундную возможность падения. Я была и шаром, и иглой одновременно, и это присутствие во мне двух несовместимых предметов… Один предмет тонкий, хрупкий, удлиненный. Другой – тяжелый, круглый. Все это создавало именно невыносимую ситуацию. Мой друг, я не для того шла по жизни извилистыми тропами, чтобы испытывать такие ощущения. Предмет-фокус стал предметом-формулой. Он угрожал сделаться состоянием длительного периода жизни. Из мгновенной вспышки магния это чудовищное чудо превратилось в ровное освещение, рассчитанное на долгий срок. Это было воплощение предмета-идеи в живое существо. Свинцовый шар на стеклянной игле – это две полюсные противоположности, совмещенные в обратной последовательности. Мое существование было расщеплено по воле предмета-идеи на две полюсные противоположности, соединенные в обратной последовательности. Все эти долгие годы я находилась в этом положении, деля свое «я» на два существования, на два бытия двух различных существ. Это было мучительно, почти непереносимо. Однако меня спас элементарный расчет: собака помрет, а я буду жить после ее смерти. После смерти собаки мое существо должно вновь обрести цельность. Так и произошло, я не ошиблась. Вначале мы поровну делили с этим бессмысленным существом предмет-идею, но потом я почувствовала постепенное высвобождение. Предмет-идея отходил в сторону животного, система без мысли, похожая на естественную структуру химического элемента, предмет-фокус все больше приближался к бессмысленному существу, к чистому ощущению. Во внешнем облике собаки и раньше содержался намек на свинцовый шар на стеклянной игле, но со временем он стал проявляться все яснее и яснее.