Пылающий берег

Сантэн так хотелось пить, ее так измучила жара, что голова у нее кружилась и к горлу подступала тошнота, но она сбросила с плеча сумку и устало поднялась вслед за Ха’ани на берег реки, чтобы помочь бушменке наломать гибких побегов и колючих веток с кустов.

На речном дне они быстро возвели два примитивных укрытия, втыкая ветки в песок так, чтобы создать круг, затем сгибая их и соединяя верхушками, а потом накрывая ветками и вонючей шкурой антилопы. Это были примитивнейшие укрытия, без стенок, но Сантэн благодарно упала на песок, в тень под крышей, и стала наблюдать за старым бушменом.

Сначала он снял отравленные наконечники со своих стрел, обращаясь с ними крайне осторожно, потому что одна-единственная царапина могла оказаться смертельной. Каждый наконечник он обернул кусочком шкуры и спрятал в один из кошелей на своем поясе.

Потом старик начал соединять стрелы вместе шариками клея акации, пока они не превратились в единый стебель тростника, превышающий рост самого О’ва.

— Помоги мне, маленький цветок моей жизни, — подольстился он к Ха’ани, и они вместе начали руками рыть песок. Чтобы он не сыпался со стенок, яму сделали очень широкой наверху и сужающейся вниз; наконец голова и плечи охотника исчезли в ней, и теперь уже он выбрасывал наверх пригоршни темного, влажного песка. Однако он продолжал копать, пока Ха’ани не пришлось уже держать его за лодыжки, в то время как все его тело было зажато в узком колодце. И вот в ответ на приглушенный крик из глубины она передала ему длинную полую трубку.

Вися в колодце вниз головой, О’ва тщательно расположил открытый конец тростника, после чего наладил вокруг него фильтр из веточек и листьев, чтобы отверстие не забилось. Женщины вместе вытащили его из ямы, и он появился, весь покрытый оранжевым песком. Ха’ани стряхнула песок с его ушей, ресниц и седых волос.

Очень осторожно, по горсти за раз, О’ва снова заполнил колодец песком, не задевая фильтр и тростниковую трубку, потом крепко утоптал песок: теперь над поверхностью торчал лишь небольшой кусок тростника.

Когда О’ва закончил свою работу, Ха’ани выбрала зеленую ветку и ободрала с нее колючки и кору. Потом помогла Сантэн раскупорить яйца-бутыли и расставить их аккуратным рядом у колодца.

О’ва лег животом на песок и прижался губами к концу тростниковой трубки. Ха’ани с готовностью присела рядом с ним на корточки; ряд яиц стоял на расстоянии вытянутой руки от нее, ободранную зеленую веточку она держала перед собой.

— Я готова, охотник моего сердца! — сообщила она мужу.

О’ва начал сосать.

Сантэн, снова спрятавшись в укрытии, наблюдала, как бушмен превратился в кузнечные мехи: его грудь раздувалась и опадала, как будто дважды увеличиваясь в размерах при каждом шумном, шипящем вздохе; а потом Сантэн буквально почувствовала, как в трубке возник тяжелый груз. Глаза О’вы плотно закрылись, исчезнув среди глубоких морщин, а лицо потемнело от усилий. Тело старого охотника надувалось и вздрагивало, как у синеногой лягушки, потом снова съеживалось, с напряжением вытягивая тяжесть по длинной, тонкой трубке.

Внезапно О’ва странно мяукнул из глубины горла, не прерывая ритма всасывания, и Ха’ани наклонилась вперед, осторожно пристраивая ободранную веточку к углу его рта. Яркая, как бриллиант, капля выступила на губах бушмена и скользнула по веточке, на мгновение повиснув на кончике, а потом упала в яйцо, которое Ха’ани держала под ней.

— Хорошая вода, певец моей души! — поощрила мужа старая бушменка. — Хорошая сладкая вода!

Теперь изо рта старика тек ровный серебристый поток капель, а он продолжал всасывать их и выпускать, выдыхая.

Усилия для этого требовались колоссальные, потому что О’ва поднимал воду на высоту больше шести футов, и Сантэн благоговейно наблюдала, как он наполнил одно яйцо, потом и второе, и третье — без перерыва.

Ха’ани сидела рядом, лаская его, подбадривая, держа веточку и подставляя бутыли, при этом продолжая мягко хвалить мужа, и Сантэн вдруг охватило чувство глубокого сопереживания к этой паре маленьких пожилых людей. Она осознала, как они выковали свой союз радостью и горем, невероятными трудностями, и этот союз стал таким крепким и сильным, что они почти превратились в единое существо. Она видела, как тяжкие годы наделили их юмором и чувствительностью, простой мудростью и силой духа, но главное — одарили любовью, и позавидовала им светлой завистью.

«Если бы только, — думала она, — я смогла быть так же привязана к другому человеку, как эти двое привязаны друг к другу!»

И в это мгновение она поняла, что полюбила бушменов.

Наконец О’ва отодвинулся от трубки и упал на землю, задыхаясь и дрожа, как пробежавший марафон спортсмен; Ха’ани принесла одно из яиц Сантэн.

— Пей, Хорошее Дитя!

Сантэн почти неохотно стала пить, болезненно осознавая все те усилия, которые потребовались для того, чтобы добыть каждую каплю этой драгоценной влаги.

Она пила понемногу, почти благочестиво, а потом вернула бутыль старой женщине.

— Хорошая вода, Ха’ани, — сказала она.