Пылающий берег

Хотя вода была неприятно солоноватой и смешанной со слюной старика, Сантэн теперь отлично знала, что сан называют «хорошей водой» любую жидкость, способную поддержать жизнь в пустыне.

Она встала и подошла к лежавшему на песке О’ве:

— Хорошая вода, О’ва.

Она опустилась на колени рядом со стариком, видя, как измучили его усилия, но он усмехнулся ей и кивнул, пока еще не в силах встать.

— Хорошая вода, Хорошее Дитя, — согласился он.

Сантэн развязала шнурок на поясе и сняла с него нож. Этот нож уже спасал ей жизнь. И мог бы сделать это снова в следующие трудные дни, если бы она сохранила его.

— Возьми, О’ва, — сказала она, протягивая нож бушмену. — Нож для О’вы.

О’ва уставился на нож, его темное сморщенное лицо побледнело, и всякое выражение исчезло из его глаз.

— Бери, О’ва, — подбодрила его Сантэн.

— Это слишком много, — прошептал старый бушмен, глядя на нож.

Такой дар не имел цены.

Сантэн потянулась к нему, взяла его руку и повернула ее ладонью вверх. Она положила в эту маленькую ладонь нож и согнула над ним пальцы старика.

О’ва наконец сел. И, сидя в резком солнечном свете с ножом в руке, он дышал так, словно все еще вытягивал воду из глубокого колодца; в уголке его глаза показалась слеза и тихонько поползла к глубокой морщине у носа.

— Почему ты плачешь, глупый старик? — резко спросила Ха’ани.

— Я плачу от радости при виде такого подарка.

О’ва пытался сохранить достоинство, но его голос сорвался.

— Глупая причина для слез, — заявила Ха’ани и весело подмигнула, прикрывая рот изящной старой рукой, чтобы спрятать смех.

Они направились на восток по руслу высохшей реки, но теперь их не подгоняла такая спешка, как при ночных переходах по стране дюн, потому что под песком скрывалась хорошая вода.

Теперь они выходили перед рассветом и двигались до тех пор, пока жара не загоняла их в укрытие, а потом снова отправлялись в путь во второй половине дня и не останавливались до темноты; продвигаясь теперь не спеша, по пути они собирали еду и охотились.

Ха’ани вырезала для Сантэн специальную палку, чтобы копать землю, ошкурила ее и закалила конец в огне, а затем показала, как ею пользоваться. За несколько дней Сантэн научилась видеть на земле признаки того, что под поверхностью скрывается множество съедобных и полезных клубней и корней. Вскоре стало очевидным, что, хотя О’ва был мастером охоты в пустыне и его искусство выслеживания дичи было почти сверхъестественным, сейчас жизнь маленького клана обеспечивали женщины. Дни и недели, когда добыча встречалась крайне редко или просто отсутствовала, они жили растениями, которые бушменка и Сантэн приносили на стоянку.

Но хотя Сантэн училась быстро, а ее молодые глаза были зоркими, как у ястреба, она убеждалась, что ей никогда не сравняться с врожденными знаниями и даром интуитивного восприятия, какими обладала старая бушменка. Ха’ани могла находить растения и насекомых, которые не оставляли на земле никаких знаков над своими тайными убежищами; и когда она начинала копать, комья твердой земли летели во все стороны.

— Как ты это делаешь? — смогла наконец спросить Сантэн, потому что ее знание языка сан увеличивалось с каждым днем, пока она слушала болтовню старухи.

— Так же, как О’ва издали нашел маленький колодец, — объяснила Ха’ани. — Я это чую, Хорошее Дитя. Нюхай! Нос у тебя есть.

— Ты меня дразнишь, почтенная старая мать, — запротестовала Сантэн.

Но после этого она стала внимательно наблюдать за Ха’ани — и увидела, что та действительно явно принюхивается над глубоко спрятанными гнездами термитов, а потом добирается до белого муравьиного «хлеба» и превращает муравьев в вонючую, но питательную кашу.

— Прямо как Кайзер Вильгельм! — восхищалась Сантэн, вспомнив борова с удивительным нюхом.

И стала окликать бушменку словом «шерше» так же, как они с Анной кричали их огромному хряку, когда отправлялись на охоту за трюфелями в лес в Морт-Оме.

— Шерше, Ха’ани!

И старая женщина смеялась и весело копала землю, отпуская шуточки, которых Сантэн не понимала, — а потом небрежно являла чудо.

Тем вечером женщины отстали от О’вы, потому что старый бушмен ушел вперед, чтобы поискать в земле гнезда страусов, которые здесь попадались, как он помнил по своему прошлому путешествию много лет назад.

Женщины мягко спорили.

— Нет, нет! Хорошее Дитя, ты не должна выкапывать на одном месте по два корня! Ты должна пройти мимо одного, прежде чем копать снова, я тебе уже говорила об этом! — бранила девушку Ха’ани.

— Но почему?

Сантэн выпрямилась и отбросила со лба густые волосы, оставив на вспотевшей коже полоску грязи.

— Ты должна оставить один для детей.

— Глупая бабушка, здесь нет никаких детей!

— Будут… — Ха’ани многозначительно показала на живот Сантэн. — Они будут. И если мы ничего им не оставим, что они скажут, когда станут умирать от голода?

— Но здесь много растений! — сердилась Сантэн.

— Когда О’ва найдет гнездо страуса, он оставит в нем часть яиц. Когда ты находишь два клубня, ты оставляешь один, и твой сын вырастет сильным и будет улыбаться, повторяя твое имя своим детям.