Пути и маски

Если бы не навязчивые мысли о Бадвагуре и Ривэне, крутившиеся в голове, словно мелодия старой кезоррианской шарманки, у него бы, должно быть, задёргался глаз от непрерывных перескоков из восхищения в отвращение. Наместник острова Рюй, казалось, собрал у себя всё странное, нелепое и уродливое в Обетованном. Не знай Альен, что это невозможно, он бы заподозрил Люв-Эйха в визитах в иные миры — возможно, в юности, когда тот был меньше в обхвате и подвижнее.

В одном укромном уголке были собраны гербарии — тысячи засушенных растений, многие из которых Альену никогда не встречались. Кое с чем он, конечно, работал в Академии или Долине, но всё остальное выглядело, как подделка под живую природу: пятнистые цветы и цветы размером с кошачью голову, раздутые пузырями корни, похожие на змей стебли в чём-то вроде чешуи… В банках плавали заспиртованные плоды — неправдоподобно маленькие или, наоборот, огромные. Нечто чёрное и склизкое, растущее в горшке, зашипело и хищно клацнуло лепестками, когда Альен приблизился.

Под стеклом расположились коллекции наколотых на булавки насекомых — странно-уродливых и странно-красивых. Рогатый жук, почему-то разросшийся величиной с ладонь. Ярко-синяя гусеница с золотистыми лапками. Люв-Эйх с гордостью тыкал пухлыми пальцами то в бабочек, то в южных ядовитых пауков, а Альен размышлял, кто же собирал для него всё это?…

Где-то ещё он видел аквариум с пираньями, громадную застывшую черепаху, визгливого, как хозяин, трёхглазого щенка в коричневых пятнах… Шайальдские музыкальные инструменты. Уменьшенные копии ледяных статуй из Альсунга. Корабли в бутылках, какие-то маятники, образцы изящных извилистых письмен — сколько веков назад стали прахом последние, кто использовал их?… Пыльные статуэтки древних богов со стёршимися чертами, в которых даже Дарекра или Шейиз не всегда узнавались. Кезоррианские стеклянные шарики толщиной в волос.

Ощупывая одно и глядя на другое, Альен чувствовал, как боль из висков медленно переползает в затылок. Он хотел увидеть Бадвагура и Ривэна, убедиться, что с ними всё в порядке, а потом остаться в одиночестве и наконец отдохнуть. Необыкновенно остро он ощущал жару, и любопытные взгляды вездесущих рабов, и пыхтящее дыхание Люв-Эйха на затылке. Тот раб, который проводил его к дому наместника (толстяк звал его Ван-Дир-Го), сам вызвался обмахивать Альена павлиньим пером («чтобы господина не сморило жарой») и теперь тоже таскался следом.

В садах надрывался гул насекомых, и на коже оседала горячая влажность; ежеминутно хотелось умыться. Миншийское свободное одеяние, в которое Альен кое-как задрапировался, вскоре насквозь пропиталось потом.

«Он хочет сделать нас троих диковинками в своей коллекции, — думал Альен, встречая алчные, полубезумные взгляды глазок-буравчиков. — Или, ещё лучше, кому-нибудь продать. Как же выведать, где эти двое?…»

— Это впечатляет, — сказал он наконец, благопристойно отводя глаза. — Даже очень. Но где же Ваши знаменитые маски?

Вопрос снова попал в точку; Люв-Эйх сладко улыбнулся и, охнув от усталости, плюхнулся на складной стул, пододвинутый рабами. Тот жалобно скрипнул.

— Не всё сразу, о волшебник. Маски — моё отдельное сокровище. Я покажу тебе лучшие образцы, а потом и отпущу с миром — но лишь если ты согласишься погостить у меня и порадовать своим искусством. По-моему, это честный обмен. Не забудь к тому же, что я спас тебе жизнь…

— А если я откажусь? — помедлив, спросил Альен. Юный Ван-Дир-Го, услышав такую дерзость, нервно прикусил губу.

— Твои друзья умрут, — спокойно сообщил Люв-Эйх. — Сейчас война, и в Минши не принимают чужеземцев. Вдруг вы подосланы Альсунгом, откуда мне знать?… Моя защита — в твоих интересах, лже-Дарет. Если согласишься — увидишь обоих, мальчишку и гнома, сегодня же вечером. Откажешься — мои рабы убьют их, а тебя я продам королю, развлекать его фокусами… Сын Солнца любит магию — особенно когда она у него на службе.

Голоса в голове шептали, манили, чаровали, не унимаясь — «Да знает ли этот безумец, с кем говорит? Приструни его, покажи его место!..»

Огонь в жилах Альена требовал расплаты, но он, стиснув зубы, заставил его замолчать. Не время сейчас.

Невдалеке шумело море; Альен мог видеть его сочно-синюю гладь над листьями пальм — широкая, обманчиво-безмятежная кайма. Красивая и бессмысленная, как всё здесь.

— Какой срок ты назначишь? — спросил он Люв-Эйха. — Сколько я должен служить тебе?

— Не служить, а быть гостем, о волшебник… Пусть будет год, — раздался тоненький, вполне дружелюбный ответ. — Год по календарю Священной земли.

* * *

Несколько дней прошло, точно в тумане. Ленивая жара размаривала так, что невозможно было заметить, как удушающий полдень переваливается в удушающую ночь. Ривэн спал и ел, ел и спал. Слава богам, поесть в доме у Люв-Эйха можно было вдосталь, хоть Ривэн и ошалел от незнакомых острых блюд и бесконечных сластей. Бадвагур, получив от хозяина новые инструменты, с таинственным видом вырезал из большого синеватого камня неуклюжий замок — судя по непонятным взглядам Альена, его родной Кинбралан.