Пути и маски

То, что это именно хозяин, сомнений не вызывало. Во-первых, провожатый Альена, едва появившись в зале, пал ниц и в лицемерном благоговении прижался лбом к полу. Во-вторых, поднос тоже принесли для этого человека, как и несколько других подносов до этого: прямо на полу перед ним лежала тонкая скатерть, которую было почти не рассмотреть из-за невероятного количества еды. Блюда с обглоданными птичьими и мясными косточками, с овощами свежими и тушёными, с незнакомыми фруктами, нарезанными в виде слонов и лягушек, с кусочками сыра и масла… А главное — с десятками видов сладостей, о большинстве из которых Альен не имел представления. И — самое странное — все эти крендельки, сиропы, орешки и кокосовые шарики с нечеловеческой скоростью исчезали во рту толстяка в малиновом халате.

Он поглощал всё с жадностью, горстями, едва успевая пережёвывать куски (вилок и ложек здесь, видимо, не держали). Он был так толст, что занимал собою, наверное, четверть залы — Альен не мог перебороть себя и смотрел на него изучающе, будто на экзотического зверя. Несколько жирных подбородков Люв-Эйха (точно больше трёх) тряслись, пока он жевал и облизывал пальцы от липкого сока. Жидкие чёрные волосы были заплетены в косицу, и она казалась до смешного тоненькой по сравнению со складками жира под необъятным халатом.

— Дозволь говорить недостойному, о хозяин, — льстиво пропел раб, отводя глаза от еды; Альен, впрочем, успел заметить вспыхнувший в них голодный огонёк. Люв-Эйх ответил ему, но не раньше, чем расправился с очередным персиком — толстобоким и румяным, как поросёнок, с нежным пушком на кожице.

— Говори, — икнув, пискляво приказал хозяин. Маленькие глазки впились в Альена, словно надеясь пробуравить его насквозь. «Он умнее, чем кажется». Альен отлично знал этот взгляд. Дать, допустим, Кэру из Овражка толпу рабов и «тонкое» воспитание (какое же свинство скрывается иногда за этим «тонким» воспитанием!) — и получится тот же самый Люв-Эйх, разве что чуть глупее. — Кто это такой? Ещё один утопленник?

— Я не утопленник, господин наместник, — вежливо сообщил Альен. — Хотя бы потому, что жив.

— Я не разрешал ему говорить. Скажи ему, — уже не глядя на Альена, пискнул толстяк. И, в раздумьях пошевелив круглыми пальцами, потянулся за чем-то вроде печенья в сахаре. Раб поднялся с пола и виновато кашлянул.

— В доме не позволяется говорить без разрешения господина, — сдавленно прошептал он — так, как если бы вдруг подхватил простуду. Альен лишь возвёл глаза к потолку: в другое время он, может, и согласился бы поиграть по здешним правилам, но теперь явно некогда заниматься ерундой.

— Так пусть господин разрешит мне, — стараясь держать себя в руках, попросил он. — Ибо я тороплюсь, и дела мои неотложны. Я хочу увидеть своих друзей: беда настигла нас этой ночью, — помолчав, он решил всё-таки щегольнуть своим знакомством с забавным миншийским красноречием: — Надеюсь, господин Люв-Эйх отворит своё сердце для милосердия и подтвердит славу своего светлого имени.

От неожиданности толстяк на миг (всего на миг, увы) перестал жевать.

— А он сносно владеет священным наречием. Передай ему.

«Сносно»… Рассеянно скользнув взглядом по неприятным на вид комкам теста в молоке, Альен понял, что даже не уязвлён. Нет пределов человеческой надменности.

Уязвлён он был скорее тем, кто наслал на корабль Дии-Ше — такую тварь нужно вызвать, иначе она будет спать на дне века и тысячелетия. И собирался по возможности выяснить, кто это сделал…

И на эту тушу в малиновом шёлке у него совершенно не было времени.

— Оставь нас наедине, пожалуйста, — попросил он раба. Юноша захлопал ресницами, подумав, что ослышался: к слову «пожалуйста» он определённо не привык.

Люв-Эйх поднял в нитку выщипанные брови. Альен уже не впервые задался вопросом о том, сколько же ему лет. По гладкому, как блин, лицу определить это никак не получалось.

— Ты смеешь приказывать моему рабу? Знаешь ли ты, что чужеземцы на острове Рюй даже ниже шайхов [10]?

— Знаю. Но, боюсь, мой случай несколько отличается от привычных…

Без дальнейших разъяснений Альен наклонился к ковру и приложил к длинному ворсу костяшки пальцев, мысленно всеми силами пытаясь дотянуться до земли под фундаментом. До её тайных соков, до изъеденного сушью лона, до мощных и грубых корней растений, изъеденных жарой… Тугая волна Силы прошлась по его телу, и здание ощутимо дрогнуло. Курильница покачнулась и едва устояла на месте; Люв-Эйх выронил горсть имбирных палочек, которые покатились по полу; раб, взвизгнув, вторично повалился ниц.

Альен выпрямился, ожидая, что толстяк позовёт на помощь — но тот лишь молча, выжидающе смотрел на него. Кажется, совсем не испугался.

— Я благодарен за спасение Вашим людям, но не буду Вашим слугой или пленником. Хочу, чтобы Вы сразу уяснили это.

— Я уяснил, — кивнул Люв-Эйх с уважением в крошечных глазках. И брезгливо кивнул рабу на палочки: — Подбери! — потом помолчал, потирая третий из подбородков: — Мне давно не встречались такие сильные волшебники, о неизвестный. Прими чашу моего восхищения.