Путь солнца (СИ)

Когда игра в воображении утомила голову, часовой попытался вернуться к первым мыслям и чувствам, которые хоть и развеялись, но от которых сохранилось воспоминание приятности. Память легко восстановила и развлечения на каникулах, и школьную жизнь, и детство в целом, но всё это почему-то оказалось пресным, как обычная вода - утоляющая жажду, но безвкусная. А ещё таким далёким, словно никогда не существовало и явилось не из собственной жизни, а из какого-то фильма, в котором судьба героев вызывала сочувствие, но глубоко не трогала. К тому же из воспоминаний вдруг более выпукло, чем всё остальное, всплыло то, что лучше было бы забыть: неудачная драка в седьмом классе, случайное ябедничество в третьем, глупая любовь к однокласснице, которая оказалась тоже глупой и пошловатой...

Тут же ни с того ни с сего родилась и стала быстро разрастаться тревога за родных - бабушку, родителей и даже племянников. Вспомнились какие-то болезни, давнишние разговоры о них, которые прежде проскальзывали мимо ушей, и в сердце закололо так, будто сам серьёзно заболел. Это раздражало, злило. Не помогала и ответная реакция в виде вполне здравых мыслей о том, что нет реального повода для беспокойства и никаких плохих новостей из дома не приходило. Не пытаясь насильно себя развеселить, человек спокойно поносил дурное настроение, надеясь на свойства времени. Как вода в большом количестве способна растворить любую горечь или солёность, так время вытягивает в свою безбрежность горечь и боль наших душ. Потому тяжесть забот вскоре сменилась в сердце часового тихим равнодушием,

периметр, по которому делался уже пятнадцатый или двадцатый круг, стал приниматься спокойно, как то, что в жизни всегда было, есть и будет.

Теперь он не торопил время. Более того, глянув на часы и увидев, что до конца караула осталось менее тридцати минут, даже немного расстроился. Столько ещё хотелось обдумать, осмыслить; умно, даже мудро проанализировать все жизненные ошибки; здраво, не детскими цветными карандашами распланировать своё будущее... Совсем недавно два положенные ему часа представлялись гигантским отрезком времени, почти бесконечным, как расстояние до какой-нибудь звезды, а теперь смена резко покатилась к финишу. Как неприятно нам ощущение, что не успеваем сделать что-то важное, и во сколько раз неприятнее осознавать, что уже никогда не сделаем это важное...

Глаза мужчины словно открылись после сна. Он неторопливо и с удовольствием ступал по тропке и как родных, с детства знакомых отмечал все повороты периметра, те столбы ограждения, что были чуть ниже или чуть выше остальных, неглубокие окопчики для часового на случай нападения... Разбуженное внимание стало задерживаться и на другом, мимо чего слепо прошёл десятки раз. Путь со всеми его деталями оказался таким богатым, что можно было описать ещё хоть сотню кругов, а всё попадалось бы на глаза что-то новое. Вот как тот листик, нанизанный ветром на шип колючей проволоки. Даже вблизи кажется, что это порхает крыльями бордовый ночной мотылёк. Присел ненадолго, пока луна не осветит мир так, что можно лететь, куда захочешь.

Маленькие радостные наблюдения и открытия лишь на несколько секунд отвлекали от тяжёлой, как ночь, и давящей, как неизбежность, мысли о том, что песок времени заканчивается и тем быстрее он обсыпается, чем его становится меньше. Временем управляют не самый точный хронограф и даже не какой-то всемирный закон, а наши чувства. Лучше всего, когда мы к нему равнодушны. Если нет - время становится сродни упрямому ослу или резвой лошадке. Торопишь его - плетётся еле-еле; хочешь задержать, притормозить - начинает мчаться, не обращая внимания на удила.

Часовой брёл по своей тропе, в нарушение устава смотрел не по сторонам, а на быстро вечереющее небо, лениво философствовал, лениво усмехался тому, что от его умных мыслей теперь нет никакой выгоды, и желал только одного: успеть ещё разок взойти на холм и полюбоваться оттуда луной,

звёздами и блестевшей сквозь деревья речкой в долине. Сёла за рекой уже замерцали жёлтыми окнами, а медленное движение полосок света указывало на возвращающиеся домой усталые автомобили. Но мир людей теперь мало интересовал мужчину, почти всё его внимание оттягивало тревожное ожидание того момента, когда в каком-нибудь неизвестном пока месте тропинки он услышит голоса смены.

Он не успел дойти до вершины холма...

-... Всё, твоё время кончилось. Уступай место и радуйся отдыху, - сказал разводящий после обязательных слов.

- Было бы чему радоваться... - буркнул в ответ бывший часовой.

Новенький, солдат из молодых, принесший с собой на пост какое-то болтливое и восторженное настроение, глупо пошутил:

- Можешь уходить, дедушка! Ты сделал очень много кругов!

- Это тебе так кажется, пацан...

- Дашь какой-нибудь совет?! - продолжил пустословить юнец. - Ну-у, как тут на посту и что?!.

- Дам... Не обижай время... Даже если оно тебе иногда не нравится...

Бабочка спасения

Сегодня, двадцать четвёртого октября, в восемь сорок пять, Евгений Анатольевич должен был умереть. От инфаркта.