Смяв в кулаке все три обращения, Эгвейн погрозила ими Суан, искренне жалея, что в руке у нее бумаги, а не глотки восседающих.
– Неужто они все и впрямь полагают, что все должно происходить, как им хочется? Свет, да они же ведут себя как дети!
– Башне нередко удавалось обратить свою волю в действие, – миролюбиво заметила Суан. – Вспомни, о тебе тоже говаривали, будто ты оторвана от действительности.
Эгвейн хмыкнула. К счастью, каково бы ни было решение Совета, оно не могло вступить в силу без ее утверждения. Даже в нынешних, весьма затруднительных обстоятельствах она обладала некоторой властью. Совсем небольшой, но достаточной для противодействия этаким поползновениям.
– Суан, а Совет всегда был таким несносным? – спросила она.
Суан кивнула. Немного поерзав, отыскала положение поустойчивее – у ее табурета и двух ножек одинаковой длины не было.
– Бывало и хуже. Напомни, чтобы я рассказала тебе про Год четырех Амерлин. В те дни – лет через полтораста с основания Тар Валона – дела Башни обстояли не лучше нынешних. Чуть ли не каждая рука тянулась к румпелю. Существовало два соперничавших Совета, и оба находились в Тар Валоне. И конечно же, многие желали спасти Башню, причем каждая хотела сделать это по-своему! Впрочем, Башня все равно устояла.
Многое в изобиловавшей событиями трехтысячелетней истории Башни оставалось сокрытым почти для всех, но Суан, похоже, знала мельчайшие подробности, будто все проведенные в Башне годы только и делала, что корпела над тайными хрониками. Эгвейн, вспоминая известные ей истории, надеялась избежать участи Шейн, однако опасалась оказаться в положении Семейле Сорентайн. Задолго до конца своего правления эта Амерлин лишилась возможности принимать решения более важные, чем выбор нарядов. Эгвейн собиралась попросить Суан рассказать ей про этот Год четырех Амерлин, однако полагала, что услышанное ее не порадует.
Луч света, ворвавшийся в палатку через дымовое отверстие в крыше, подсказывал, что утро переходит в день, но пачка бумаг уменьшалась медленно. Любой перерыв казался желанным, но отвлекаться не стоило.
– Что еще, Суан? – пробурчала Эгвейн.
Уловив движение, Аран’гар пригляделась сквозь деревья к замыкавшему кольцо палатки Айз Седай войсковому лагерю. Вереница повозок медленно двигалась на восток в сопровождении верховых. Бледное солнце поблескивало на панцирях и наконечниках пик. Ей не удалось сдержать насмешливой улыбки. Копья и кони! Примитивно вооруженный, невежественный сброд тащится со скоростью пешего, да еще чуть ли не вслепую, поскольку предводители этого стада не знают, что находится и в ста милях впереди. С ними Айз Седай? Да она хоть сейчас могла уничтожить всех этих женщин, и они бы так и не поняли, отчего умирают. Правда, проявив подобное самовольство, она и сама пережила бы их ненадолго. Великий повелитель мало кому дарил возможность вторично оправдать его доверие, и она не собиралась отказываться от выпавшей на ее долю удачи.
Дождавшись, когда всадники скрылись в лесу, она направилась обратно к лагерю, рассеянно думая о снах сегодняшней ночи. Оставшийся позади гладкий снег укроет погребенное ею до весны, а этого более чем достаточно. Впереди кое-кто из солдат уже заприметил ее. Некоторые оторвались от своих дел. Она невольно улыбнулась и расправила юбку на бедрах. Прошлая жизнь, жизнь мужчины, вспоминалась с трудом. Неужто тогда и она походила на этих остолопов, которыми так легко управлять? Пронести сквозь такую толпу труп было не так-то просто даже для нее, но зато возвращение доставляло ей удовольствие.
Казалось, все утро пройдет в бесконечном копании в бумагах, но в конце концов случилось то, что Эгвейн предчувствовала. Тут не требовалось дара предвидения: ясно ведь, что сегодня опять будет стужа, снег, тучи на сером небе и ветер. И с той же неизбежностью к ней заявятся Лилейн и Романда.
Устав сидеть в одной позе, Эгвейн вытянула ноги, и тут в палатку влетела Лилейн в сопровождении Фаолайн. И волны холодного воздуха, ворвавшиеся прежде, чем опустился полог. Оглядевшись со слегка неодобрительным видом, Лилейн стянула синие кожаные перчатки и позволила Фаолайн снять с нее подбитый рысьим мехом плащ. Облаченная в голубой шелк, стройная, исполненная достоинства сестра с проницательным взором держалась так, словно зашла в собственную палатку. Небрежным жестом она отослала Фаолайн в угол, где та стряхнула с плеч собственный плащ, так и держа в руках облачение Лилейн. Лицо Фаолайн выражало отрешенную покорность, вовсе не свойственную ей в общении со всеми прочими. Однако ее готовность во всем повиноваться Лилейн не вызывала сомнений.