Путь кинжалов

На следующее утро, прежде чем над горизонтом появился ободок восходящего солнца, Эгвейн созвала Совет Башни. В Тар Валоне это сопровождалось бы соответствующими церемониями, и, даже выступив из Салидара, сестры некоторое время пытались придерживаться обычаев, но теперь Шириам попросту обошла палатки восседающих, громко возглашая, что Престол Амерлин призывает Совет воссесть. В действительности они даже не сидели. В сером предрассветном сумраке восемнадцать женщин стояли полукругом на снегу, зябко кутались, выдыхая пар, и слушали Эгвейн.

Едва Совет собрался, стали появляться и другие сестры – послушать, о чем идет речь. Поначалу таких было совсем немного, но, поскольку никто не приказывал им удалиться, группа любопытствующих росла, пока не собралась довольно внушительная компания. Сестры негромко переговаривались, не смея повышать голос: немногие решились бы досаждать и одной восседающей, не говоря уж обо всем Совете. За спинами Айз Седай сгрудились принятые: эти, само собой, разговаривали еще тише. А стоявшие позади них послушницы позволяли себе разве что перешептываться. Послушниц набралось немало, благо теперь обучающихся девушек в лагере насчитывалось в полтора раза больше, чем сестер. Лишь некоторые из них имели подобающий белый плащ, прочие обходились обычным послушническим платьем, поверх которого накидывали что у кого найдется. Кое-кому из сестер еще верилось, что старые времена вернутся, но очень многие сожалели о тех годах, когда число Айз Седай уменьшалось. Сама-то Эгвейн едва не содрогалась всякий раз, когда думала о том, какой могла стать Башня. Эта перемена была одной из тех, против которых не находилось возражений даже у Суан.

Как раз в середине собрания появилась Карлиния. Увидев Эгвейн и восседающих, обычно невозмутимая до кончиков ногтей Белая сестра опешила. Ее бледные щеки покраснели, она поспешно отошла в сторону, оглядываясь через плечо. Эгвейн состроила гримаску. Нынешним утром все слишком озабочены, а потому едва ли что-то заметили, но рано или поздно кто-нибудь да заметит, а заметив, задумается.

Распахнув изящно расшитый плащ и выставив напоказ узкую голубую накидку хранительницы летописей, Шириам присела перед Эгвейн в реверансе, столь церемонном, какой только позволяло сделать громоздкое одеяние, и заняла место рядом. Эта женщина с огненными волосами всем своим видом являла воплощенное хладнокровие. По кивку Эгвейн она выступила вперед и звонким голосом, нараспев, произнесла древнюю ритуальную фразу.

– Она грядет, грядет! Идет Блюстительница печатей, Пламя Тар Валона, Престол Амерлин! Воззрите и внемлите, ибо она грядет!

В нынешних обстоятельствах это торжественное возглашение казалось, мягко говоря, неуместным, особенно с учетом того, что Эгвейн вовсе не шла, а стояла на месте. Восседающие молча ждали. Некоторые нетерпеливо нахмурились, угрюмо теребя плащи или юбки.

Эгвейн распахнула свой плащ, открыв семицветную накидку-палантин. Необходимо постоянно напоминать этим женщинам, что она занимает Престол Амерлин. Напоминать любым доступным способом.

– Путешествие в непогоду всех основательно вымотало, – заявила она не так громко, как Шириам, но достаточно громко, чтобы услышали все. Она ощущала дрожь предвкушения, трепет, от которого кружилась голова. Это не сильно отличалось от позывов тошноты. – Я приняла решение остановиться здесь – дня на два, может быть, на три.

При этих словах многие подняли голову, в глазах появился интерес. Эгвейн надеялась, что Суан находится в толпе слушательниц. Она все-таки старалась придерживаться Клятв.

– Лошадям тоже нужен отдых, а многие повозки нуждаются в починке. Нужные распоряжения отдаст хранительница летописей.

Эгвейн не ожидала ни возражений, ни даже вопросов, и никто и вправду не осмелился возразить или спросить. То, что она говорила Суан, не было преувеличением. Слишком многие сестры надеялись на чудо, которое позволит им не продолжать поход на Тар Валон на глазах у всего мира. Даже среди искренне веривших в необходимость свержения Элайды ради блага Башни, даже среди немало сделавших ради этой цели многие с радостью ухватились бы за любую отсрочку: вдруг чудо все-таки свершится.