Путь Долгоруковых

Наконец подвесили руль, поставили паруса и стали веслами отгребать от берега. Волоча за собой на буксире шлюпку, новый «Святой Петр» навсегда покинул остров Беринга. В последний раз оборотившись к нему, вся команда обнажила головы и перекрестилась.

Оба насоса работали не переставая с самого обеда, но к вечеру воду пришлось вычерпывать ведрами через оба люка. По лицам струился пот, который некогда было утереть. Вот что значит выйти в море тринадцатого числа! И шлюпки больше нет – канат пришлось обрубить, чтобы не мешала. Ваксель приказал выбросить балласт. Перекидали за борт пушечные ядра, картечь, половину багажа… Наконец нашли течь: из одного паза вымыло конопатку. Снова законопатили паз, забив его деревянными планками. У насоса оставили двоих, а остальных послали управляться с парусами: нужно было лавировать против сильного встречного ветра.

– Земля! – крикнул матрос. И громко, радостно повторил: – Земля!

Дней десять шли вдоль берега Камчатки, пока не достигли Авачинской бухты, а наутро бросили якорь в Петропавловской гавани. На них смотрели так, будто они вернулись с того света. Алексей Чириков со слезами радости обнял и расцеловал Вакселя и Хитрово, а Стеллер с неудовольствием узнал, что его вещи, оставленные на сохранение, уже успели распродать.

Впервые за год команда отправилась в баню. На берегу началась обычная суета и маета: надо было составлять репорты, ходатайствовать о выплате жалованья, которое люди не получали с прошлой весны, ругаться с приказными, по-своему распорядившимися невыданным провиантом… Чириков огорошил новостью: государыня Анна Иоанновна скончалась, Бирон отправлен в ссылку, на престоле дщерь Петрова – императрица Елизавета. 27 августа 1742 года созвали общий сбор. Дмитрий Овцын – выбритый, с тщательно причесанными и напудренными волосами, в вычищенном мундире – вышел из строя и опустился на одно колено; его прикрыли знаменем и отдали ему шпагу. Теперь он снова был дворянин и лейтенант.

Глава 16

– Так вот он каков – внук мой, Иван Михайлович?

Ванечка поднимает голову и смотрит снизу вверх на женщину, одетую в черное с ног до головы. В руках у нее четки, на груди крест. С высокой черной шапки спускается покрывало, обнимая слегка оплывшее, но все еще приятное лицо. Густые брови, под ними карие печальные глаза, верхняя губа сморщилась к середине, а подбородок упрямо выдается вперед. Женщина тоже смотрит на него – сверху вниз. У мальчика серые глаза, широкий нос, толстая нижняя губа отвисла, рот полуоткрыт – смышлен ли он? Ничуть не похож на своего красавца-деда, разве что лоб высокий и брови вразлет.

– Поклонись бабушке, – шепчет сзади матушка.

Ванечка опускает голову и шаркает ножкой. Женщина в черном крестит его и ласково треплет по щеке теплой мягкой ладонью:

– Господь с тобою. Ступай, чадо, поиграй в садочке.

День сегодня погожий, легкий ветерок поигрывает изумрудной листвой, щебечут птицы, в воздухе носится медвяный запах нагретой травы и цветов. На склоне холма стоит небольшая деревянная церковь, утопая среди садов, при ней больница и кельи матери Нектарии. Как здесь тихо! Трудно поверить, что всего в нескольких сотнях шагов отсюда, за белокаменной Вознесенской церковью с тремя зелеными куполами, похожими на шеломы былинных богатырей, и за осанистой надвратной колокольней – торговая площадь, Гостиные ряды… От шумного светского мира Свято-Вознесенский Фроловский монастырь отделяет каменная ограда, поставленная восемь лет назад, когда княгиня Наталья Борисовна Долгорукова постриглась здесь в монахини, приняв имя Нектария.

Пока девочки-сиротки, живущие при ней, готовят в кельях скромное угощение и накрывают на стол, она неспешно прогуливается по тропинке со своими гостями. Господь послал сегодня радость: сын Михаил с женой приехал из Москвы ее проведать и привез показать двухлетнего внука. Старшую внучку, Прасковью, мать Нектария видала, когда сама гостила у сына в Волынском, а младшей, Аннушке, еще и года не исполнилось, осталась дома.

Михаилу уже тридцать пять. В Семеновском гвардейском полку он прослужил всего шесть лет и вышел в отставку в чине капитана. Выправку сохранил военную, тугой галстук заставляет держать голову прямо, парик напудренный в три локона. Правда, за пять лет деревенской жизни он располнел и даже несколько обрюзг. Жена Анна Николаевна, дочь барона Николая Григорьевича Строганова, ему ровесница. Не красавица, но приятная женщина. Слава Богу, ладно живут, а то уж как Мишенька убивался, когда умерла его первая жена, княжна Анна Михайловна Голицына! Ей и было-то всего восемнадцать лет… Дитя на свет произвела и через два дня скончалась, а потом и девочка, окрещенная Натальей, покинула сей мир, едва начав ходить и лопотать первые слова… Сколько страданий посылаешь Ты нам, Господи, испытывая нас…

– Дядюшку видал ли, Сергея Борисыча? – спрашивает мать Нектария.

– А как же! Мы ж у него и остановились, в Пустынно-Николаевском монастыре. У игумена Стефана благословение получили… И Дмитрия видал.

– Что, как он? – быстро обернулась к Михаилу мать.