Путь Долгоруковых

В город въехали, когда в церквях звонили к заутрене. Дуня проснулась, села, оправляя платок, стала смотреть по сторонам. Семен сам раскрыл высокие ворота на толстенных деревянных столбах, завел лошадь во двор. Дом большой, богатый, на каменном подклете, с резными наличниками, на коньке крыльца резной петушок. Вышла какая-то женщина в темном платке, окинула взглядом Дуню.

– Вот, привез я свое семейство, – сказал ей Семен.

Подхватил на руки Танюшку и повел оробевших Дуню с Ваней на крыльцо, оттуда в подклет, откинул пеструю занавеску, положил девочку на широкую кровать. Сказал Дуне, чтоб располагались, а он пока лошадь приберет. Дуня села на краешек кровати, не зная, за что приняться; голова у нее шла кругом. В дверях послышался женский голос; Семен отвечал почтительно: «Точно так; не извольте беспокоиться». Должно, хозяйка, надо пойти поздороваться.

Рядом с Семеном, прикрывая ладонью горящую свечу, стояла невысокая женщина в узорчатом платке и бархатной душегрее, с заметно округлившимся животом. Дуня низко ей поклонилась и замерла, потупив глаза. Женщина отвела ладонь от свечи.

– Дуняша?

Удивившись, Дуня взглянула хозяйке в лицо:

– Даш… Дарья Акимовна?…

Глава 10

В тесной каморке не вытянуться во весь рост – ни стоя, ни лежа; остается скорчиться на боку. Руки и ноги закованы в кандалы, цепь продета в кольцо, вбитое в пол. В углу смердит поганое ведро, соломенная подстилка кишит насекомыми. Все тело зудит, спина горит от ран, оставленных плетьми, а голова пылает от жара. Глаза словно кто выдавливает изнутри. Сон мешается с явью; сквозь красную пелену пробиваются чьи-то лица, голоса… Иван дергается, вскрикивает от боли, приходит в себя, смотрит во мрак безумными глазами, потом снова впадает в забытье и бормочет бессвязные слова: «Духовную… подпишу… пустите к государю… его рукой… сжечь… огня… уберите огонь!»

Свет от мятущегося факела с непривычки режет глаза. Ивана ведут по темному коридору и вталкивают за окованную железными полосами дверь, в подвал без окон. За небольшим столом сидят два человека, рядом – писарь за конторкой, но это не та комната, где его допрашивали раньше. В печи горит огонь, отбрасывая рдяные отсветы на стоящего рядом дюжего детину; к очагу прислонены железные клещи. Пыточная.

За месяц в тюрьме Иван исхудал, зарос бородой, волосы свалялись в колтун. Увидела бы его сейчас Наташа – не узнала бы. Зато офицер, сидящий за столом, ему хорошо знаком: капитан-поручик Федор Ушаков.

Когда плыли сюда на баркасе, Иван Бога молил, чтобы Ушаков еще не уехал из Тобольска. Канцелярия, даже и Тайная, тяжела да неповоротлива; арестовали их, не иначе, по давнему доносу, до которого лишь сейчас у приказных руки дошли, а у Федора новые инструкции от самой императрицы! Лишь бы не разминуться с ним, на него одна надежда!.. Какой же он был дурак! Не разминулись: к Ушакову же и привели Ивана на допрос. А донос – вот он, на столе лежит: его же слова, что он сам, поверивши, иуде этому наговорил. Рядом с Ушаковым – поручик Василий Суворов, бывший денщик Петра Великого, а ныне полковой армейский прокурор. Близко посаженные глаза, короткий нос, длинный раздвоенный подбородок… Грязную работу тоже должен кто-то делать, а самый верный путь наверх – по чужим костям.

Лица дознавателей суровы. Ушаков зачитывает «пункты»; писарь скрипит пером по бумаге, записывая ответы обвиняемого. «О вредительных и злых словах об императорской фамилии». Иван утверждает, что никогда таких слов не говорил; еще бы: это измена, карается смертью. «О поношении чести императрицы Анны Ивановны и цесаревны Елизаветы Петровны». И этого не было. «О книге в похвалу Его Величества, о другой, якобы о венчании брака Петра II и княгини Екатерины». Первая предана огню, а другой Иван никогда не имел и в руках не держал. Его расспрашивают также о том, состоял ли он с кем в переписке, а если состоял, то кто те письма передавал; о шумных попойках в Березове с богохульствующим духовенством, о ссоре с Тишиным… Иван монотонно отвечает: не имел, не знал, не было такого, не помню… Ушаков выдерживает паузу и вынимает из колчана последнюю, отравленную стрелу:

– Кем, когда и в присутствии каких особ была составлена и подписана подложная духовная государя Петра Алексеевича?

Иван чувствует, как холодный пот струйками стекает по спине. Он говорит, что ничего не знает ни о какой духовной, но голос его дрожит и спотыкается. В глазах Ушакова вспыхивает азарт охотника, травящего волка. Он имеет повеление вести допрос с пристрастием и розыском. Чувствуя противную дрожь в ногах, Иван все же повторяет, что ему ничего об этом не известно. С него стягивают через голову рубаху, связывают ему руки сзади и подводят к дыбе.