Путь Долгоруковых

Гора над белеющим черепом Адамовой головы; на горе крест, на нем истерзанное тело – руки раскинуты, словно крылья у птицы, чтобы взлететь на небеса, но чело склоняется к земле, обращая последний взгляд, последний вздох к дорогим сердцу людям. Справа Иоанн поник головой от неизбывной печали и покорности вышней воле, а слева Мария – смотрит, не отрываясь, в лицо Своего единственного Сына. Наташа проводит тонкой кисточкой из беличьего хвоста – и появляется горькая складка губ, скорбный излом бровей, а под ними полные боли глаза… Рука ее застывает в воздухе. Как это можно пережить? Видеть, как страдает твой возлюбленный сын, кровиночка твоя! И ведь Мария знала – знала с самого начала, когда еще носила Его под сердцем, когда рожала, когда прикладывала к груди, когда спасала Младенца от ножей убийц, укрываясь с Ним в Египте, – что Его ждет терновый венец и крестная мука. Как Она выдержала это? Что давало Ей силы? Обещание небесного чертога? Нет, вряд ли… Значит, все-таки надеялась, несмотря ни на что, верила, что спасет Его Своею любовью, сумеет сделать так, чтобы миновала Его чаша сия – и Ее тоже…

Наташа невольно перевела взгляд на Мишутку, который сидел за столом рядом с отцом Ильей, прилежно разбирая по складам Псалтирь. Что ждет его, ее кровиночку? Как часто в своих молитвах она просила Господа послать ей знак, видение, вещий сон… А может быть, лучше не знать? Одна лишь вера дает силы жить, а многое знание – многая скорбь… Она снова посмотрела на свою работу – и даже побледнела: в написанном ею лике Иисуса явственно проступили черты Ивана…

– Бла-жен муж, – тоненьким голоском читал Мишутка, – ко-то-рый не хо-дит на со-вет не-че-сти-вых, и не сто-ит на пу-ти гре-шных, и не си-дит в со-бра-нии раз…в…

– Развратителей, – подсказал отец Илья.

– Но в за-ко-не Го-спо-да во-ля е-го, и о за-ко-не Е-го раз-мы-шля-ет он ден-но и нощ-но…

– Изрядно, изрядно, – похвалил священник своего ученика. – Ежели и в помыслах своих будешь тако же тверд и в молитве тако же прилежен, как в учении, будешь и ты в собрании праведников!

Мальчик заулыбался, потом, поняв, что урок окончен, слез с лавки, поклонился отцу Илье, поцеловал ему руку, а затем подбежал к матери. Проводив священника до порога и тоже подойдя под благословение, Наташа вернулась к своей работе, но сердце было не на месте, и она отложила кисть.

Случайно ли отец Илья выбрал этот псалом или нарочно? Знает ведь наверняка, что отец его ученика как раз сейчас и сидит в собрании развратителей. У Наташи уже не раз возникали размолвки с Иваном из-за этих бесконечных попоек, но ее слезы, уговоры, заклинания больше не оказывали на него никакого действия. Почему он бежит из дома? Неужели она стала ему постыла? Да, ей уже двадцать третий год, она давно не та девочка, которую он называл своей ясынькой. И в доме, как назло, ни одного зеркала – может, она так подурнела, что ему и смотреть на нее тошно? И не с кем поговорить, некому душу открыть, попросить совета – что она делает не так? Как ей заново приворожить к себе мужа? Была бы жива ее матушка… Батюшку своего Наташа совсем не помнила, он умер, когда ей было всего пять лет. Государю служил до последнего вздоха, женился во второй раз – и то по его воле, хотя с матушкой они жили ладно, родили пятерых детей. Анна Петровна делила с мужем походную жизнь: старший сын Петр родился в Рославле, Наталья – в Лубнах под Полтавой, лишь младшая, Екатерина, появилась на свет в Москве, за три месяца до смерти отца… Вот, видно, в чем секрет: женщине подобает быть при муже, а мужчине – при деле, намается на службе – к жене да к детям сердцем потянется, а попробуй-ка побудь взаперти, в четырех стенах… Наташа вздохнула и пошла убрать книгу со стола: скоро обедать.

В это время все братья Долгоруковы собрались на квартире у Лихачева. На столе, как положено, стоял штоф, но головы кружило не вино, а новости, которые Овцын привез из Петербурга.

Прежде всего, Ягужинский, заклятый враг Иванов, не иначе как уже червей собой кормит: в январе слег в постель, страдая от подагры и от жестокой лихорадки, и уж, верно, не поднялся. А ведь какую силу было забрал! Сам Бирон его в Россию вызвал из Берлина, где он был послом, чтобы окоротить Остермана, еще бы чуть-чуть – и, пожалуй свалил бы Павел Иваныч ушлого немца, да только не остепенился он с годами – все бы ему на балах скакать да на пирушках напиваться, вот и докутился. Ну да Бог с ним совсем. Главное не это: Шафиров, Петр Павлович, снова сделан сенатором и президентом Коммерц-коллегии, торговые трактаты на пару с Остерманом составляет. А дочь его Марфа замужем за князем Сергеем Григорьевичем Долгоруковым, и есть надежда, что вице-канцлер зятя своего из ссылки вызволит: тому и так уже часть деревень возвратили и надзор ослабили. А там, глядишь, и до других Долгоруковых дело дойдет. Война с турками, поди, уже началась: Азов отберем обратно и крымских татар от набегов отвадим. А для войны люди надобны, офицеры; какой же резон их здесь, в Сибири, держать?