Путь Долгоруковых

Гусь – птица серьезная, не чета петуху; грудь широкая, шея толстая, голова лобастая, глаза голубоватые смотрят умно; ходит, уверенно переставляя крепкие ноги, крылом как ударит – ребенка с ног может сбить, а уж если клювом долбанет – долго потом будешь почесываться. Серые эти гуси тульской породы, сюда их Демидов завез. Невелики, коренасты, зато неприхотливы, и суровые зимы им нипочем. В драку гусь просто так не полезет, только за любимую гусыню. Вот и надо приметить, с которой он чаще рядом ходит, чью шею обвивает своей, – та и любушка его.

Во дворе отоптали круг, чтобы получилось ровное место, встали плечом к плечу – солдаты, казаки, тут же Алексей с Александром – возбужденные, глаза блестят. В центре круга, вытянув шеи и распластав крылья, – два противника-гусака, один еще первогодок, а другому четвертый год пошел; чуть поодаль сиротливо притулились две гусыни. Александр сжал кулаки, желание загадал: если молодой победит старшего, то…

Постояв и потоптавшись на месте, старший гусак, как молния, скользнул головой вдоль шеи своего врага и вцепился клювом в сгиб его крыла, сам же плотно прижал крылья к туловищу. Молодой долбанул его в плечо, но ухватить не смог и принялся молотить свободным крылом.

– А ну наддай! – кричат зрители. – Так его!

Шум, свист, улюлюканье…

Старший не уступает, лишь сильнее сжимает тиски своего клюва. Молодой корчится от боли, он устал, а противнику его удары нипочем. «Давай, давай!» – молит про себя Александр, до крови впиваясь ногтями в ладони. Молодой перестал бить крылом и еще раз с силой клюнул противника в плечо – старый вытерпел, клюва не разжал. Видя, что по-честному победить не получится, молодой стал примеряться, чтобы ткнуть противника в глаз, но тот, поняв его маневр, резко повернул голову вбок. Вскрикнув, молодой гусак пустился наутек. Его любушка, встревоженно гогоча, побежала следом.

Алексей победно вскинул руки вверх – он ставил на старшего, опытного бойца. Александр мрачно взглянул на него и пошел в дом: хотел побыть один, пока в горнице братьев пусто.

Николай сидел за столом в большой комнате и прилежно записывал в тетрадь французские слова, которые диктовал ему Георг Ольсон. Плененный под Полтавой лейтенант Бьенеборгского полка проделал долгий путь из Москвы в Тобольск через Владимир, Муром, Арзамас, Казань, Вятку и Соль Камскую, да так и остался в Сибири, не вернувшись в свой родной Або, хотя по окончании Северной войны каролинам разрешили уехать на родину. Он уже давно не получал никаких вестей от родных, ему было некуда возвращаться. Отец умер, братья поделили между собой скудное наследство, а Георг всю жизнь был солдатом. Не в приказчики же наниматься на склоне лет. Жениться до войны не успел, да и какая жена ждала бы его пятнадцать лет? Он перешел на русскую службу, за что получал в месяц по два рубля с полтиной и провиант – ржаную муку и овес. На такие деньги было не прожить, вот он и давал еще партикулярные уроки – французского, немецкого. Помнил и кое-что из латыни, но в Сибири латынь спросом не пользовалась. Какими-то особенными талантами, как другие его соотечественники – инженеры, картографы, ювелиры, пивовары, – Георг Ольсон не блистал, а потому и не смог удержаться в Тобольске, осел в Березове. Летом занимался охотой и рыбалкой, выучил несколько слов на языке остяков, за что они принимали его в компанию. По-русски мог изъясняться почти свободно, но предпочитал помалкивать. Когда Николай просил его рассказать про шведского короля Карла или Петра Великого, про Полтавскую баталию, он лишь попыхивал своей трубкой, отделываясь парой слов.