− Нет, только не здесь. Пора закругляться, − поспешила вдруг Танька. − Надо еще помыть ручки двери здесь и в прихожей немного протереть. Могли где-то схватиться руками и не заметить.
Марина снова надела перчатку и оглянулась.
− А следы от обуви не останутся?
− Затрем тряпкой. На всякий случай.
И девушки принялись заканчивать уборку. Они уже не разговаривали, потому что за окном стало смеркаться, а им нельзя было зажигать свет. Когда последний штрих был завершен, раскрасневшаяся Танька громко выдохнула.
− Уф-ф-ф… Я вся мокрая.
Марина стянула перчатки и убрала прилипшие волосы на лбу. Они стояли на самом пороге и удовлетворенно оглядывали свою работу.
− Чисто, как в больнице, − прошептала Танька.
− Да. И слишком подозрительно.
− Не думаю. Квартира съемная. Пока его найдут, тут опять пыль будет по колено.
Марину передернуло от мысли, в каком состоянии найдут труп, ее снова затошнило, и она икнула.
− Не смей! − громким шепотом пригрозила Танька. − Если тошнит, то только в свой пакет.
Марина сглотнула слюну и немного повела глазами. Тошнота отступила, но еще волнительно сжимался желудок.
− На, держи, − Танька протянула ей что-то в ладони.
− Что это? − недоверчиво спросила Марина, брезгливо покосившись на свернутую бумажку.
− Это снотворное.
Марина развернула маленький сверток и увидела пять белых капсул.
− Всего? А что так мало?
Танька презрительно хмыкнула и вытерла потную шею.
− Сказал, что двух достаточно, чтобы усыпить слона. Смотри, осторожнее с ними, мы можем только один раз потерпеть поражение. Для третьего раза у нас ничего не будет.
Марина недоверчиво рассматривала капсулы и пробормотала.
− Я не смогу.
− Сможешь. Только высыпать и позвать меня, когда он уснет. Делов-то.
− А вдруг он заподозрит что-то?
− А это уже зависит от тебя, − Танька стянула перчатки и насмешливо посмотрела в ее сторону.
− Тань, может вместе? Ты отвлекаешь, я сыплю или наоборот, − попросила Марина.
− Нет уж. Сделаешь сама. Ничего трудного, добавишь в еду или напиток и наблюдаешь. Главное, вечером сделай это.
Марина вздохнула и положила капсулы себе в карман. Она не знала решиться ли она на это, или нет, но спорить перестала. Усталость помешала ей настоять на своем.
− Посмотри в глазок, − вновь властно приказала ей Танька. − Не хватало нам еще свидетелей на свою голову.
− Нет там никого, − проворчала Марина, уязвленная ее командирским голосом. Она подтянула джинсы и вытерла тряпкой свои запыленные черные сапоги.
Когда они открыли дверь, Танька протерла порог, кинула тряпку в Маринин пакет, где уже находились перчатки, использованные тряпки, пачки полупустых чистящих средств, все, что осталось после уборки. Потом она посмотрела на Марину и когда та кивнула в ответ, осторожно захлопнула дверь. Замок защелкнулся и наступила тишина.
Подъезд они покинули раздельно, Марина, вышла первая и пошла сразу к остановке. Ей тяжело было дышать свежим воздухом, смотреть на улыбающихся людей, слушать привычный уличный гул, когда там, в пустой квартире, на полу, остался человек, для которого уже все закончилось. Он не увидит эту улицу, он не услышит пение птиц, он не вдохнет этот холодный воздух. Он остался там и последнее что он помнил, это жажду денег. Что его сгубило? Алчность или тяжелый молоток в хрупких руках?
Возле остановки Марина оглянулась, Таньки нигде не было видно. Отъезжая на автобусе, она, бросила взгляд на тропинку, ведущую от дома, но Танькиной синей куртки она так и не увидела.
Автобус медленно, но, верно, приближался к ее остановке и Марина, когда вспомнила, Антона, ожидающего ее дома, невольно содрогнулась. Самое неприятное было то, что ей опять надо было притворяться. Притворяться, чтобы удерживать ситуацию в нужном русле. Она сильно устала, эмоциональное напряжение не отпускало ее, невыносимо болела голова. Сейчас она испытывала одно желание, принять горячую ванну и лечь в свою мягкую постель. И не думать о том человеке, что остался на полу в темной квартире, не думать о Славке, который уехал и вряд ли позвонит в ближайшие дни, не думать об Антоне, что ждет ее и надеется на лучшее, не думать о Таньке, которая оказалась слишком жесткой и циничной по отношению к другой человеческой жизни, не думать о той женщине, которая никогда не станет матерью, не думать о том ребенке, что уже никогда не родится…
Уже совсем стемнело, когда она подошла к своему двору. Было много слякоти, и Марина старательно обходила лужи стороной. Мокрый асфальт приглушал ее шаги, что радовало ее. Она не любила ночью, идти одной по улице и создавать ритмичные стуки своими каблуками. Особенно она не любила, когда в этот ритм примешивался еще один стук чужих каблуков, который раздавался из-за спины. Но в этот раз она одиноко подошла к своему подъезду и инстинктивно замедлила шаг. Вздохнув полной грудью, Марина, окинула взглядом двор, выпустила изо рта пар и ткнула ногой кучу собранных листьев, напоминавшую собой, в отсвете желтого фонаря, гору разноцветных камней.
«Надо идти домой», − подумала она, вороша листья носком сапога, маскируя углубление, что она сделала ногой.