Пустое море

Марина отворачивалась от нее и уже сама жалела, что расплакалась. Сейчас, она явно понимала, что дело было совсем не в терзании совести, и уж никак не по пропавшему Антону. На самом деле, она жалела себя, жалела свои разбитые мечты, жалела свои холодные руки, которые не кем было согреть, жалела свою душу, что так низко опустилась в погоне за желаемым.

− Ты плачешь из-за… Антона?

Марина, от такого возмутительного вопроса, даже на мгновение забыла, что плачет. Слезы перестали литься и желание плакать и жалеть себя, моментально улетучилось.

− Ты совсем сдурела, − сказала с присвистом Марина и встала в полный рост. − Как я могу по нему плакать, когда хотела его убить?

С этими словами, она, наконец, открыла замок и стремглав кинулась вниз по лестнице к своей двери.

Про куртку, брошенную на пол у порога, она совсем забыла, поэтому сразу же спотыкнулась о нее, как только открыла дверь. Из-за этой оплошности, она неудачно наступила на свою ногу и подвернула ее. Злобно кинув ключи на пол, Марина упала на колени и снова тихонько заплакала. Теперь уже не от жалости к себе и не от боли, а от обыкновенной злости.

«Ненавижу тебя, ненавижу, − била она кулаком по вишневому ковру. − Всю жизнь мою забрал, забрал и выкинул. Лучше бы обидел, ударил, выгнал, чем столько времени висел камнем на шее. И что в итоге? Мы оба у разбитого корыта. И ты, и я. Ни тебе счастья, ни мне уже тоже».

Она легла на бок, обняла себя, прижалась губами к коленке и задумалась. Столь долгое Славкино молчание, могло говорить только об одном. У него есть своя жизнь, в которой нет места для Марины. Он счастлив, может даже с кем-то и давно забыл о ней.

«Кто, такая? Ах, та? Из далекого детства. Какой молодости? Вы о чем? Были совсем детьми, все давно забыто и отпущено на все четыре стороны. Теперь, я только нехорошее воспоминание, о котором скорей хотят забыть».

Марина на четвереньках поползла в кухню, достала из холодильника початую бутылку шампанского и сидя на полу, стала пить прямо из горлышка.

Глава 22

Утро, вернее полдень, был ужасен. Марина, с легким стоном, открыла глаза и почувствовала, как они не хотят разлипаться. Голова гудела, как всполошенный тысячный улей. Гадать нечего, у нее обычное похмелье. Она осторожно повернула голову, но почувствовала приступ тошноты, замерла, слушая свой желудок. Он был пустым и его жалобы были обоснованы. Вчера Марина так не удосужилась приготовить себе поесть. Она допила всю бутылку, и одетая уснула у себя на кровати.

Очень медленно, она сняла с себя одежду, захватила свой махровый халат, что валялся на кровати, прошла в ванную и набрала себе горячую ванну. Лучше, конечно, принять контрастный душ, но ноги ее не держали. Целого часа, что она мякла в воде, хватило, чтобы к ней вернулась жажда жизни. Закутавшись в халат, она вышла из ванной и уже, не ожидая Антона и не удивляясь его молчанию, пошла на кухню, попутно выключая в комнатах свет, что горел со вчерашнего вечера. Такое положение вещей ей начинало нравиться. Она могла развязать пояс халата и присесть в излюбленную позу на диванчик за столом, закурить первую сигарету, и не думать, что это кому-то может, не понравится. Поставить немытую чашку в раковину, которая будет стоять до вечера и дожидаться только ее, а не чужих рук, которые ее помоют.

Удалось сделать только две затяжки, рот наполнился горечью, и она затушила сигарету. Голова слегка закружилась, но через пару минут, все прошло. Завтракать не хотелось, она выпила только стакан воды, нашла трубку, набрала номер фотостудии с рекламного листка, где работала Танька и попросила ее к телефону.

− Ее нет, − ответили ей.

− А когда она будет?

− А ее уже не будет, она больше не работает здесь.

− Как?

− Она уволилась.

− Как?

В трубке усмехнулись.

− Обыкновенно. Как все, − и послышались гудки.

Марина закусила губу в сильной задумчивости и забарабанила пальцем по трубке. Потом она поплотнее запахнула халат и вышла на лестничную площадку.

Танькина дверь хранила глубокое молчание, когда Марина настойчиво стучала по ней. Ее очевидно не было дома, и Марина от этого почувствовала еще более глубокую ноту одиночества. Так хотелось выговориться, поплакаться, она даже могла вытерпеть Танькины резкие слова, лишь бы не оставаться одной, наедине со своими мыслями, что сильно разъедали ее изнутри.

Вернувшись в свою квартиру, она набрала до боли знакомый номер телефона. Ей ответил женский резкий голос, и Марина сразу положила трубку.

Медленным шагом она долго ходила по квартире кругами, где единственный источник звука принадлежал настенным часам, потом прошла в кухню и поглядела в окно. Смеркалось. По стеклу стекла крупная капля, которая оставила за собой еле заметный след, на мокром асфальте искрились и блестели лужи, а голые, черные деревья казались беззащитными и одинокими, как ее фигура в темном квадрате окна.

Дача! Он, наверное, там. Конечно! Отсиживается, чтобы помучить ее своим исчезновением. Надо было сразу ехать туда. Ехать и заканчивать со всем этим фарсом.