Пушкин в Михайловском

«Боже! Какое волнение я испытала, читая ваше письмо, я так была бы счастлива, если бы письмо сестры не примешало бы горечи к моей радости… Ах, Пушкин, вы не заслуживаете любви, и я вижу, что была бы более участлива, если бы уехала раньше из Тригорского и если бы последние дни, которые я провела тут с вами, могли изгладиться из моей памяти… Боюсь, вы не любите меня так, как должны бы были, — вы разрываете и раните сердце, которому не знаете цены; как я была бы счастлива, если бы была так холодна, как вы это предлагаете! Никогда ещё не переживала я такого ужасного времени, как теперь, никогда не испытывала я таких душевных страданий, как нынешние, тем более, что я вынуждена таить в сердце все свои муки». И дальше: «…уничтожьте моё письмо, когда прочтёте его, заклинаю вас, я же сожгу ваше; знаете, мне всегда страшно, что письмо моё покажется вам слишком нежным, а я ещё не говорю всего, что чувствую. Вы говорите, что письмо ваше глупо, потому что вы меня любите, какой вздор, особенно для поэта, что может сделать красноречивым, как не чувство? Пока прощайте. Если вы чувствуете то же, что я — я буду довольна. Боже, могла ли я думать, что напишу когда-нибудь такую фразу мужчине? Нет, вычеркните её! Ещё раз прощайте, делаю вам гримасу, так как вы их любите. Когда-то мы увидимся. До той минуты у меня не будет жизни».

Интересно отметить, что, уничтожив перед женитьбой почти все письма к нему женщин, письма Анны Николаевны Пушкин сохранил.

Третья из тригорских барышень, миловидная Алина Осипова, была хорошая музыкантша и, как и её сводные сёстры, играла Пушкину его любимого Россини. Она нравилась Пушкину, и он посвятил ей шутливо-нежное «Признание» — «Я вас люблю, хоть и бешусь…»

«Признание» Пушкин записал в альбом Алины Осиповой.

Альбомы имелись у всех тригорских барышень. Пушкин с интересом рассматривал их, и эти наблюдения бесспорно отразились в одном из лирических отступлений четвёртой главы «Евгения Онегина».

Конечно, вы не раз видали
Уездной барышни альбом,
Что все подружки измарали
С конца, с начала и кругом.
Сюда, на зло правописанью,
Стихи без меры, по преданью
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены продолжены.
На первом листике встречаешь
Qu’écrirez-vous sur ces tablettes;[97]
И подпись: t. à v. Annette;[98]
A на последнем прочитаешь:
«Кто любит более тебя
Пусть пишет далее меня».
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
В такой альбом, мои друзья.
Признаться, рад писать и я,
Уверен будучи душою.
Что всякий мой усердный вздор
Заслужит благосклонный взор,
И что потом с улыбкой злою
Не станут важно разбирать,
Остро иль нет я мог соврать.

В альбом Анны Николаевны Пушкин записал посвящённые ей стихи: «Я был свидетелем златой твоей весны», «Увы, напрасно деве гордой», «Хотя стишки на именины»; в альбом Евпраксии: «Вот, Зина, вам совет» и «Если жизнь тебя обманет».

Был альбом и у Прасковьи Александровны — изящная тетрадь в сафьяновом переплёте с золотыми застёжками. Хозяйка предварила его сочинённым ею самою эпиграфом: «Не всякий рождён поэтом, не всякий может быть писателем и сочинителем, но чувствовать красоты изящного и ими наслаждаться может каждый».

В свой альбом Прасковья Александровна переписывала стихи Карамзина, Жуковского, Ламартина и других полюбившихся ей авторов. После сближения с Пушкиным в её альбоме появились его стихи, стихи Дельвига и Языкова, вписанные их рукою.

Одно из первых писем, посланных Пушкиным в 1824 году из деревни, было письмо старшему сыну Прасковьи Александровны — Алексею Николаевичу Вульфу.

Когда Пушкин в юности навещал Тригорское, Алексей Вульф был подростком. Теперь ему шёл девятнадцатый год.

По протекции дяди (со стороны отца), который служил «кавалером» при великих князьях Николае и Михаиле, малолетнего Алексея записали в пажи. Но Прасковья Александровна пренебрегла придворной карьерой и отправила сына не в Пажеский корпус, а в Дерптский университет.

Летние каникулы Вульф проводил в Тригорском. Там и нашёл его приехавший с юга Пушкин. Они беседовали, гуляли, играли в шахматы. «…Я часто виделся с одним дерптским студентом… Он много знал, чему научаются в университетах… Разговор его был прост и важен. Он имел обо всём затверженное понятие, в ожидании собственной поверки»,— писал позднее о Вульфе Пушкин.

Тогда они виделись недолго. Вульф в конце августа вернулся в Дерпт. Но за этот короткий срок у них завязались приятельские отношения. 20 сентября Пушкин послал Вульфу письмо, начинающееся стихами: