Читаем Пушкин в Михайловском полностью

«Здравствуй, Вульф, приятель мой!Приезжай сюда зимой,Да Языкова поэтаЗатащи ко мне с собойПогулять верхом порой,Пострелять из пистолета.Лайон, мой курчавый брат(Не Михайловский приказчик),Привезёт нам, право, клад…Что? — бутылок полный ящик.Запируем уж, молчи!Чудо — жизнь анахорета!В Троегорском до ночи,А в Михайловском до света;Дни любви посвящены,Ночью царствуют стаканы,Мы же — то смертельно пьяны,То мертвецки влюблены.

В самом деле, милый, жду тебя с отверстыми объятиями и с откупоренными бутылками. Уговори Языкова да дай ему моё письмо; так как я под строгим присмотром, то если вам обоим за благо рассудится мне отвечать, пришли письма под двойным конвертом на имя сестры твоей Анны Николаевны. До свидания, мой милый. А. П.»

К этому письму Анна Николаевна сделала приписку: «Александр Сергеевич вручил мне это письмо к тебе, мой милый друг. Он давно собирался писать к тебе и к Языкову, но я думала, что это только будет на словах. Пожалуйста, отдай тут вложенное письмо Языкову и, если можешь, употреби все старания уговорить его, чтобы он зимой сюда приехал с тобой. Пушкин этого очень желает; покаместь, пожалуйста, отвечай скорее на это письмо и пришли ответ от Языкова скорее. Сегодня я тебе писать много не могу. Пушкины оба у нас, и теперь я пользуюсь временем, как они ушли в баню… Пожалуйста, моя душа, ежели можешь, пришли мне книг; я боюсь тебе надоедать с этой просьбой, но, так и быть, полагаюсь на твою братскую дружбу. Прощай, моя радость; с нетерпением будем мы ожидать твоего ответа. Не забывай тебе душою преданную Анну Вульф».

«Пушкины оба» — это Александр и Лев.

Анна Николаевна собственноручно надписала конверт и отправила письмо от своего имени. Письма Пушкина просматривались.

Здесь в деревне Пушкину очень не хватало мужского общества, серьёзных разговоров, и он с нетерпением ждал ответа Языкова и Вульфа.

«С усталой головой,— говорит П. В. Анненков,— являлся он в Тригорское и оставался там по целым суткам и более, приводя тотчас в движение весь этот мир»[99].

Сразу после женитьбы Пушкина все удивлялись, как он «переменился». Был перекати-поле, якобы никогда не любил домашнего очага, вечно в разъездах, в гостиницах, на постоялых дворах и вдруг — остепенился, стал любящим мужем, заботливым домовитым хозяином. «Вдруг» — не было. Ему всегда, с детства, не хватало родительской ласки и домашнего тепла.

В 1820 году, после путешествия с Раевскими, пребывания в Крыму в их семье, Пушкин писал брату: «Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так любил и которой никогда не наслаждался».

В Тригорском он снова оказался в кругу расположенной к нему семьи, где его встречали радостными возгласами, сажали на лучшее место, предупреждали все его желания.

Он беседовал и сражался в вист с Прасковьей Александровной, заводил споры и шутил с девушками, играл и шалил с малышами — Машей и Катей. Прасковья Александровна была для него добрым другом, её дочери и падчерица — «наши барышни», а все вместе «милые хозяйки» столь любезного его сердцу «Тригорского замка», где он не чувствовал себя чужим, а потому называл себя и «михайловским» и «тригорским» изгнанником, говоря Прасковье Александровне, что он «путает» своё и их жилища. Никого, кроме узкого круга лицеистов-однокашников, он так часто и так сердечно не называл в стихах и письмах друзьями, как обитателей Тригорского. «Поверьте,— писал позднее Пушкин Прасковье Александровне,— что на свете нет ничего более верного и отрадного, нежели дружба и свобода. Вы научили меня ценить всю прелесть первой».

В лирике Пушкина можно найти не много стихов, где бы чувство благодарности и нежной привязанности было выражено с такой силой, как в стихотворении «П. А. О.»:

Быть может, уж недолго мнеВ изгнаньи мирном оставаться,Вздыхать о милой старинеИ сельской музе в тишинеДушой беспечной предаваться.Но и в дали, в краю чужомЯ буду мыслию всегдашнейБродить Тригорского кругом,В лугах, у речки, над холмом,В саду под сенью лип домашней.Когда померкнет ясный день,Одна из глубины могильнойТак иногда в родную сеньЛетит тоскующая теньНа милых бросить взор умильный.<p>«Уединение моё совершенно»</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии