Пушкин в Михайловском

Особенно дорожил Пушкин дружеским расположением и заботливым вниманием Прасковьи Александровны, которая относилась к нему подлинно по-родственному. Она и Пушкины не состояли в родстве, но были свойственниками. Старшая сестра Прасковьи Александровны — Елизавета вышла замуж за двоюродного брата Надежды Осиповны мичмана Якова Исааковича Ганнибала. Брак состоялся, как рассказывает Анна Петровна Керн — племянница Прасковьи Александровны по первому мужу, против воли отца, и Елизавета Александровна, чтобы соединиться со своим избранником, бежала из дома. По словам той же Керн, разгневанный отец лишил старшую дочь наследства, но после его смерти Прасковья Александровна, чтобы восстановить справедливость, половину доставшегося ей отдала сестре. В какой мере это соответствует действительности, сказать трудно, но, что подлинно известно, так это то, что Прасковья Александровна отдала своей менее состоятельной сестре два имения — Батово и Вече. И это характеризует её с лучшей стороны.

А. П. Керн оставила описание внешности Прасковьи Александровны: «…рост ниже среднего гораздо, впрочем, в размерах, и стан выточенный, кругленький, очень приятный; лицо продолговатое, довольно умное… нос прекрасной формы, волосы каштановые, мягкие, тонкие, шёлковые; глаза добрые, карие, но не блестящие; рот её только не нравился никому; он был не очень велик и не неприятен особенно, но нижняя губа так выдавалась, что это её портило. Я полагаю, что она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот»[90].

Сближение П. А. Осиповой с семейством Пушкиных объяснялось не только свойством и соседством. У них было много общего. И Прасковья Александровна, и Сергей Львович с Надеждой Осиповной рознились от обычных помещиков образованностью, широтой интересов.

Воспитанная отцом, Прасковья Александровна была рачительной хозяйкой, умела соблюсти свою пользу, держать в строгости и детей, и крестьян, но при этом отличалась любознательностью, владела французским и немецким языками, вместе со своими детьми училась по-английски, интересовалась литературой, историей, выписывала книги и журналы, много читала. Причём не одни романы. «Это была замечательная пара,— рассказывала о Прасковье Александровне и её первом муже А. П. Керн.— Муж нянчился с детьми, варил в шлафроке варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала Римскую историю»[91].

Позднее Прасковья Александровна писала Пушкину: «Мы узнали, увы, о беспорядках в военных поселениях… Но до тех пор, пока бравый Николай будет придерживаться военного образа правления, дела будут идти всё хуже и хуже. Вероятно, он не прочитал внимательно, а может, и совсем не читал „Историю Византии“ Сегюра и многих других авторов, писавших о причинах падения империи».

Она читала и Сегюра и «других авторов». В тригорской библиотеке, заключённой в небольшие старинные шкафы, имелись произведения и «изящной словесности» — собрания сочинений русских и иностранных писателей, множество французских романов и повестей в оригинале и переводах, творения поэтов, драматические произведения, альманахи, и книги по истории, естественным наукам, медицине, географии, описания путешествий, книги по философии, политике, учебники, словари, руководства, журналы. Достопримечательностью библиотеки являлось собрание календарей, подаренное Сергеем Львовичем Пушкиным.

Тригорскую библиотеку, которую начал собирать ещё А. М. Вындомский, Прасковья Александровна пополняла. На многих книгах её рукой были сделаны надписи по-французски: «Из книг Прасковьи Вындомской», «Из библиотеки Прасковьи Вындомской», «Прасковья Вульф», «Из книг Прасковьи Осиповой».

М. И. Семевский в своей «Прогулке в Тригорское» в 1866 году писал о показанной ему библиотеке: «…новых книг немного, но зато я нашёл здесь немало изданий Новиковских, довольно много книг по русской истории, некоторые библиографические редкости[92], старинные издания русских авторов: Сумарокова, Лукина, „Ежемесячные сочинения“ Миллера, „Российский Феатр“, первое издание „Деяний Петра I“, творения Голикова и проч. Между прочим, по этому экземпляру и именно в этой самой комнате Пушкин впервые познакомился с жизнью и деяниями монарха, историю которого, как известно, Пушкин взялся было писать в последние годы своей жизни. Но самым драгоценным украшением библиотеки села Тригорского — экземпляр альманаха „Северные цветы“ (1825—1831 годов), все песни „Евгения Онегина“ — в тех книжечках, как они впервые выходили в свет, и с таким небывалым дотоле восторгом и любопытством перечитывавшиеся всею Россией, сочинения Баратынского, Дельвига — и все эти книги украшены надписями авторов: то „Прасковье Александровне Осиповой“, то „Алексею Николаевичу Вульфу“ с приписками: „в знак уважения“, „в знак дружбы“ и т. п.»[93]