В ноябре 1824 года Пушкин сообщал брату: «…читаю Кларису, мочи нет, какая скучная дура!» Знаменитый многотомный роман английского писателя Ричардсона «Кларисса Гарлоу» Пушкин нашёл в тригорской библиотеке. Во французском переводе аббата Прево этот роман назывался: «Lettres angloises, ou histoire de Miss Clarisse Harlove. Nouvelle édition augmentée de l’Eloge de Richardson, des lettres posthumes et du Testament de Clarisse»[94]. На экземпляре первого тома романа из библиотеки Тригорского есть рисунок Пушкина — женский поясной портрет в профиль.
Состав беллетристического отдела тригорской библиотеки был достаточно характерен для эпохи. Здесь имелись все романы, которые питали мечтательную натуру Татьяны Лариной.
Через несколько лет в неоконченном «Романе в письмах» Пушкин от имени героини писал: «Надобно жить в деревне, чтобы иметь возможность прочитать хвалёную Клариссу. Я благословясь начала с предисловия переводчика и, увидя в нём уверение, что хотя первые шесть частей скучненьки, зато последние шесть в полной мере вознаградят терпение читателя, храбро принялась за дело. Читаю том, другой, третий,— наконец добралась до шестого,— скучно, мочи нет». Это впечатления самого Пушкина от чтения взятой в тригорской библиотеке «Клариссы Гарлоу». Почти дословно то, что в письме брату: «…мочи нет, какая скучная дура!»
Прасковья Александровна предоставила свою библиотеку в полное распоряжение Пушкина, старалась помочь ему чем могла. Она сумела оценить его как человека и поэта, поняла и полюбила его, принимала близко к сердцу его невзгоды и горести, всячески старалась помирить его с отцом, считая, что их взаимная неприязнь — результат рокового недоразумения. Жуковский писал ей: «И кажется мне, что в этом случае все виноваты. Я увижусь с Сергеем Львовичем и скажу ему искренно, что думаю о его поступках; не знаю, поможет ли моя искренность. А ваша дружба пускай действует благодетельно на нашего поэта». Прасковья Александровна с готовностью ему отвечала: «Желаю искренно, чтоб советы ваши приняты были Сергеем Львовичем и исполнены. Мне приятно было заметить из письма вашего, что мы с вами совершенно согласны во мнении насчёт несогласия сих двух особ — отца и сына. Сергей Львович думает, и его ничем не можно разуверить, что сын его не любит; а Александр уверен, что отец к нему равнодушен и будто бы не имеет попечения о его благосостоянии… Быв лишь чуждая и посторонняя совершенно между ними, я более правды говорила любезному нашему анахорету, чем он выслушал от своей нежной Надежды Осиповны.— Я живу в двух верстах от Михайловского, и он бывает у меня всякий день»[95]. В одном из писем Пушкин рассказывал В. Ф. Вяземской: «В качестве единственного развлечения, я часто вижусь с одной милой старушкой-соседкой — я слушаю её патриархальные разговоры». В это время Прасковье Александровне было 43 года.
В старших дочерях Прасковьи Александровны и в её падчерице Пушкин нашёл тот тип уездных барышень, который описал в «Онегине», затем в «Барышне-крестьянке», где есть такие строки: «Те из моих читателей, которые не живали в деревнях, не могут себе вообразить, что за прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни черпают из книжек. Уединение, свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, неизвестные рассеянным нашим красавицам. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближний город полагается эпохою в жизни, и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание. Конечно всякому вольно смеяться над некоторыми их странностями; но шутки поверхностного наблюдателя не могут уничтожить их существенных достоинств, из коих главное:
Тригорское давало Пушкину и дружеское участие, и отдохновение, и материал для творчества.
Аннет и Зизи Вульф были непохожи друг на друга, каждая обладала ярко выраженной индивидуальностью. Формированию их характера много способствовали домашнее воспитание, близость к природе, деревенская свобода и чтение.