Пуритане

Мортону девочка. – Оно редко продолжается после того, как солнце поднимется над горами; можете войти и разговаривать с ним. Я подожду вас на другой стороне водопада,

– он не позволяет, чтобы к нему входили вдвоем.

Медленно и осторожно, готовый, если понадобится, отразить нападение, вошел Мортон в пещеру и предстал перед своим бывшим соратником.

– Как! Ты опять здесь, хотя время твое миновало? –

воскликнул Берли, увидев вошедшего. Он взмахнул палашам; лицо его выражало ни с чем не сравнимый ужас, к которому примешивалось бешенство одержимого.

– Я явился к вам, мистер Белфур, – сказал Мортон спокойным и твердым голосом, – чтобы возобновить знакомство, прервавшееся после битвы у Босуэлского моста.

Как только Берли понял, что перед ним Мортон во плоти и крови, а он понял это с поразительной быстротой, он сразу же овладел своим разгоряченным, неистовым воображением, так как власть над собой была одною из самых поразительных черт этого необыкновенного человека. Он опустил палаш, спокойно вложил его в ножны и пробормотал что-то о сырости и утренней свежести, заставивших старого солдата поупряжняться с оружием, чтобы согреть остывшую кровь.

– Ты замешкался, Генри Мортон, и пришел на сбор винограда после того, как пробил двенадцатый час. Согласен ли ты пожать эту руку в знак товарищества и дружбы и стать отныне одним из тех, кто не оглядывается на троны и на династии, но придерживается лишь одних заветов Писания?

– Я удивлен, – сказал Мортон, избегая прямого ответа, –

что вы, по прошествии стольких лет, узнали меня.

– Черты тех, кто должен трудиться бок о бок со мною, запечатлены в моем сердце, – ответил Берли. – И, кроме сына Сайлеса Мортона, мало кто решился бы навестить меня здесь, в этой неприступной твердыне. Ты видишь этот подъемный мост, созданный самой природой? – добавил он, указывая на переброшенный через пропасть ствол старого дуба. – Один пинок ногою, и он низвергнется в бездну, оставив врагов по ту сторону в полном бессилии и отдавая того из них, кто будет по эту, во власть еще не знавшего себе равных в единоборстве.

– В этих мерах самозащиты, – заметил Мортон, – вы едва ли теперь нуждаетесь.

– Едва ли нуждаюсь? – переспросил Берли. – Как не нуждаюсь, если враги во плоти и крови объединились против меня на земле, а сам сатана… Но не в этом дело, –

добавил он, сам себя прерывая. – Достаточно и того, что я люблю это убежище, мою пещеру Одолламскую*, и не сменил бы ее известковых сводов на красивые комнаты в замке графов Торвудов вместе с их обширными землями и баронским титулом. Впрочем, пока ты не избавишься от нелепого бреда юности, можешь думать иначе.

– Вот об этих самых владениях я и хочу с вами поговорить, – сказал Мортон. – Я не сомневаюсь, что найду в мистере Белфуре того же вдумчивого и разумного человека, которого я знал в те времена, когда наших братьев терзали раздоры.

– Вот как, – сказал Берли, – такова, в самом деле, твоя надежда? Может быть, ты объяснишься яснее.

– Тогда в двух словах, – сказал Мортон. – Использовав известные средства, – нетрудно догадаться какие, – вы оказали тайное, но пагубное влияние на судьбу леди Маргарет Белленден и ее внучки в пользу низкого и наглого вероотступника Бэзила Олифанта, которому обманутый вами закон отдал во владение принадлежащее им по праву имущество.

– Ты утверждаешь? – сказал Берли.

– Да, я утверждаю, – ответил Мортон, – и теперь вы не станете отрицать то, что собственноручно писали.

– Предположим, что я не отрицаю, – ответил Белфур. –

Предположим, что твое красноречие в силах меня убедить отступиться от сделанного по здравом и длительном размышлении. В чем же тут выгода для тебя? Неужели ты все еще не утратил надежды овладеть светловолосой девицею с ее большим и богатым наследством?

– У меня нет этой надежды, – спокойно отвечал Мортон.

– Ради кого же ты осмелился на такое трудное дело, ради кого хочешь отнять добычу у доблестного, стремишься унести пищу из логова льва и вырвать лакомый кусок из пасти пожирающего его? Ради кого ты взялся за разгадывание загадки труднее, чем загадка Самсона*?

– Ради лорда Эвендела и его нареченной невесты, –

твердо ответил Мортон. – Люди, мистер Белфур, лучше, чем вы себе представляете, и поверьте, что среди них бывают такие, кто готов пожертвовать своим счастьем ради счастья других.

– Раз так, клянусь моею живою душой, – вскричал

Берли, – раз так, то хоть у тебя борода и ты создан, чтобы лететь в бой на коне и обнажать меч, ты – покорная, лишенная всякого самолюбия кукла, оставляющая оскорбление безнаказанным. Ты хочешь помочь этому проклятому Эвенделу овладеть любимой тобою женщиной? Ты хочешь наделить их богатством и наследством, и ты думаешь, что найдется другой человек, оскорбленный еще глубже твоего, но столь же немощный духом, с такою же, как у тебя, холодною кровью, так же пресмыкающийся во прахе земном, и ты смеешь надеяться, что этот другой человек – Джон Белфур?

– Что касается моих чувств, – спокойно заявил Мортон,