Пух и прах

Торговцем баранками был привлеченный к операции детектив Стенли Фолк из восемьдесят восьмого участка, расположенного на другом конце парка. Ему шел пятьдесят девятый год, и он очень гордился своими роскошными седыми усами с подкрученными вверх кончиками. Из-за этих усов он был известен чуть ли не каждой собаке в районе, и потому его редко использовали в операциях вроде этой. С другой стороны, усы вселяли ужас в представителей преступного мира – совсем как характерная бело-зеленая раскраска патрульных машин. Фолк не обрадовался, когда узнал, что его в такую погоду собираются привлечь к операции восемьдесят седьмого участка. На задание он оделся потеплее, натянув несколько свитеров, а поверх них – черную вязаную шерстяную кофту и белый фартук. Фолк стоял возле тележки со штырями, на которые были нанизаны баранки. В ее крышку был вделан передатчик.

Перебиравшими четки монахинями были детективы Мейер Мейер и Клинг. Вместо молитв они шепотом поносили Бернса, устроившего им выволочку в присутствии Хоуза и Уиллиса. В результате Мейер и Клинг чувствовали себя последними кретинами и были готовы провалиться под землю от стыда.

– Дурацкое какое-то ощущение, – прошептал Мейер.

– В смысле? – не понял Клинг.

– Нарядили не пойми во что, словно на вечеринку трансвеститов, – отозвался Мейер.

Что касается страстной парочки, то претендентов на роль влюбленного оказалось двое, и в результате Хоузу с Уиллисом пришлось кидать жребий. Дело в том, что изображать партнершу поручили работнице полиции Эйлин Бёрк, с которой Уиллис много лет назад расследовал одно ограбление. Рыжеволосая, зеленоглазая, длинноногая Эйлин являлась обладательницей роскошной фигуры и груди. Да, она была гораздо выше Уиллиса, который едва дотягивал до метра семидесяти двух, из-за чего чуть не получил от ворот поворот, когда подал документы на работу в полицию. Впрочем, разница в росте Уиллиса нисколько не смущала – его всегда тянуло к высоким девушкам, и те отвечали ему взаимностью.

– Нам по сюжету надо целоваться, – сказал он Эйлин и прижал ее к себе в тепле спального мешка.

– У меня сейчас губы начнут трескаться, – ответила она.

– Они у тебя шикарные, – искренне произнес Уиллис.

– Мы на задании, – напомнила Эйлин.

– Угу.

– Руки с моей задницы убрал! – грозно промолвила Бёрк.

– Ах, это, оказывается, задница? – удивился Уиллис.

– Слушай… – начала она.

– Да слышу, слышу, – оборвал ее детектив. – Кто-то идет. Давай, целуй меня скорее.

Бёрк послушалась. Уиллис поглядывал одним глазом на скамейку. Мимо прошла гувернантка, катившая перед собой детскую коляску. Как только можно гулять с маленьким ребенком в такую погоду, когда кажется, что наступил новый ледниковый период! Уиллис продолжал целовать детектива второго разряда Эйлин Бёрк.

– Фафыца на пфла, – попыталась произнести Эйлин.

– М-м?

Эйлин отстранилась от Уиллиса и, переведя дыхание, повторила:

– Я сказала: кажется, она прошла.

– Это еще что? – неожиданно спросил Уиллис.

– Не пугайся, guapo[8], это всего-навсего мой пистолет, – ответила Эйлин и рассмеялась.

– Да на дорожке! Слушай!

Они прислушались.

К скамейке кто-то шел.

* * *

Одетый в гражданскую одежду и темные очки патрульный Ричард Дженеро сидел на четвертой скамейке, поглаживал по голове немецкую овчарку, кидал голубям хлебные крошки и мечтал о лете. Оттуда, где находился полицейский, он без труда разглядел молодого человека, который быстро подошел к третьей скамейке, взял жестяную коробку, кинул взгляд через плечо и направился прочь, но не к выходу из парка, а наоборот – в его глубь.

Сперва Дженеро даже не понял, что делать. Ему приказали принять участие в операции из-за нехватки личного состава: борьба с преступностью – дело трудное и опасное, особенно по субботам. Его задание было самым простым: сидеть на скамейке и наблюдать. Предполагалось, что больше от Дженеро ничего не потребуется, так как объект, забрав коробку, наверняка направится к выходу из парка, где его будут ждать Фолк с баранками и Хоуз в машине. Им и предстояло провести задержание. Однако, вопреки всем ожиданиям, подозреваемый двинулся в глубь парка в сторону скамейки, на которой сидел Ричард. Дженеро никогда особо не жаловал грубую силу. Ему очень хотелось оказаться дома в теплой постели и чтобы мама, распевая арии из итальянских опер, кормила его горячим минестроне[9].

Овчарка, сидевшая у его ног, была хорошо обучена. Прежде чем Дженеро заступил на всенощное бдение на четвертой скамейке, ему объяснили, как с помощью голоса и жестов подавать собаке команды. Однако Ричард боялся собак, особенно больших, и сама мысль о том, чтобы натравить ее на человека, внушала полицейскому ужас и трепет. А вдруг, если он рявкнет овчарке «Фас!», она прыгнет ему на горло и перегрызет яремную вену, вместо того чтобы броситься на молодого человека, который уже в метре от скамейки? Что, если Дженеро отдаст команду этой псине и она его растерзает на кусочки? Что тогда скажет его мама? «Родненький мой, я же тебе говорила, не работай ты в этой полиции!» Да, так она и скажет.