Птицелов

Были два туркмена, направленные в институт по разнарядке. Немногословные, обязательные, во всем безучастные. Несколько раз, засидевшись за преферансом до утра, мы переводили стрелки часов у самой двери на без десяти девять, когда было семь, и будили обоих: «опаздываете!». Те опрометью бросались на выход и наталкивались на еще полусонную охранницу: «Вы сдурели, ребята?». У одного из «ночлежников» не было ног по колено, ходил на протезах, у другого — кистей рук.[46] Со всем он справлялся великолепно, с ложкой, вилкой, авторучкой, тетрадью и ракеткой для пинг-понга. Большой, красивый, спокойный. Он был левша.

В узком, длинном коридоре два умывальника. Первым выходил эстонец Арво Метс.[47] Он тщательно пальцами мылом тер свое прыщавое лицо, и тогда Вовка Утьков изрекал: «Мойся чище, Арво Метс, а не то тебе .....ц». Затем из своей боковой комнаты выплывала комендантша, и Утьков: «Как вам спалось в обьятиях Морфея?». На что она вызывающе гордо: «Я сплю одна!»

Была в институте хорошая библиотека. Там я изучил все по теме «тюрьма и ссылка», царских времен, разумеется. Хотя и в советские времена были тюрьмы, ссылки и каторги. Позже библиотека была разворована и тоже сгорела.

Интересно было по книгам понять, как «работали» русские прозаики. С поэтами более-менее ясно: сначала в голову каким-то хитрым путем просачивается Муза, затем она же бьет фибрилятором по голове и ... «минута, и стихи свободно потекут». Когда Н. В. Гоголь приехал в Петербург и направился к своему кумиру А. С. Пушкину, вышедший слуга на вопрос посетителя ответил:

— Барин не могут принять. Всю ночь были заняты.

— Работал? — с трепетом спросил Гоголь.

— Какое! Всю ночь пили, — ответил слуга.

И. Бунин в своих воспоминаниях с уважением подчеркивает, что, как бы ни пил накануне Алексей Толстой, утром он заматывал голову мокрым полотенцем и работал.

Интересно и рационально работал И. Тургенев: на каждого своего персонажа заводил досье — как его персонаж выглядел, каковы его привычки и пристрастия, семейное положение и прочее.[48]

Вечерами мы с Борькой[49] поднимались наверх в большой зал, и он занимался эсперанто, а я перед огромным, во всю стену зеркалом, насиловал скрипку.

Была еще преподаватель по марксизму. Кликуха — «партизанка». Мы ее вопросами с подковырками доводили до истерики. Потом она отомстила — передала наш рукописный журнал «Ересь» в редакцию «Вечернего Ленинграда». Автор статьи писал:

«Живучесть футуристической поэтики в советских условиях может соперничать только с постоянством усилий органов идеологического контроля по борьбе с нею. Подобные шалости неизбежно самозарождались и столь же неизбежно получали решительный отпор несмотря на инфантилизм и невинность. Так в самиздатском журнале «Ересь», издававшемся в Ленинградском библиотечном институте в 1956 г. (вышло два номера), было помещено заумно-футуристическое стихотворение Адельфины Бездомной (И. А. Адамацкого): «Абикабара, дарипапупа / Лалинолина. / Бра-бра-питик. / Фаболасупа, фаболасупа, / Камиллодина. / Аввара! Пшик!».

Тому же автору принадлежало пятистишие: «Мутно-желтое небо. / Зеленые лица. / Образы дикой фантазии. / Ночь обнюхала город из камня / И облила слезами дождя». И журнал, и стихотворение были восприняты серьезно и сразу подверглись ожесточенной критике — в газете горкома КПСС появился фельетон (Медведев М. <Берман М. Н.> Смертяшкины // Вечерний Ленинград. 1956. 1 декабря), квалифицировавший такие стихи как «пасквильную поэзию» и социально опасное явление. «Со стихами, отражающими чуждые нашей идеологии упадочнические настроения, соседствовала откровенная порнография. <...> Ничего нового в стихах-то нет, все это — путь давно пройденный и осужденный. В пожелтевших от времени, уже превращающихся в труху книжонках печально известных имажинистов и футуристов можно найти не менее вычурные образы, натуралистические детали, ущербность. И право же, надо обладать невысоким вкусом, чтобы смаковать эти чуждые нашему духу образцы, подражать им».

Журналом заинтересовался КГБ, и «Ересь» стала эпизодом дела об «антисоветской группе» (см.: Адамацкий И. А. Все начинается с ереси // Самиздат: По материалам конференции «30 лет независимой печати. 1950–80 годы». СПб., 1993. С. 35; Он же. Птицелов. Рукопись. 2009).

Это моя первая публикация под псевдонимом Адельфина Бездомная:

абикабара дарипапупа
лалинолина бра бра питик...

(далее по тексту) мне до сих пор любезна.

По-моему, очень сильно написано. Это вам, извините, не «глокая куздра», которая «кудрячит бокренка».[50]

Мой шедевр расшифровать нелегко. Проще расшифровать «руки ноги голова руки ноги голова руки ноги голова» — это «карапет с горы катится».

А содеятель статьи, помнится, сам пошел под судимость. Не ведаю, под своим настоящим именем или псевдонимом. Как говорил один опытный адвокат: «Если у вас пока еще нет судимости, это не ваша заслуга». Или лучше так: «если у вас пока еще нет паранойи, не факт, что за вами не следят».