Провинциал

ПТИЧИЙ РЫНОК

Каждую субботу и каждое воскресенье огромный людской поток растекается по широкой площади Калитниковского рынка, делится на рукава, огибает узкие островки деревянных прилавков, всасывает в себя шеренги продавцов, чьи аквариумы крепятся на проволочных подставках, на никелированных штативах, стоящих прямо на земле; у некоторых аквариумы на ремнях и висят на груди, отдаленно напоминая вторую грудную клетку, как бы раскрытую напоказ, словно владелец ее говорит: «Смотрите, что я за человек, смотрите, чем я живу!» Яркие солнечные блики отражаются от поверхности воды и играют на возбужденных лицах людей, загораются на темных полях шляп, на козырьках кепок, на цветных женских платках. Потревоженный гулом голосов, воздух дрожит, колеблется и дарит каждому, кто ступает за ворота рынка, ощущение праздника.

— Гуппи вуалевые, тигровые, преобладающий цвет шафран, такие найдете только у меня!

— Эй, деревянное масло, меченосцев дешево отдаю: пять штук — рупь! Да ты глянь: настоящий рубин!

— Петухи! Петухи! Которые не кричат, а которые молчат! Которые дерутся так, что шкуры рвутся! Зато красавцы писаные! У этого черное пятнышко на плавнике, видишь? Этот королевский!

— Что?! Сомика за десять копеек поймать?! Поймаю… если год будешь у меня работать.

— Ну, молодые люди, не желаете огненных барбусов? Самка под намет. Краса-авцы! Четыре рубля — отдаю всех трех, с банкой в придачу.

Узкие, вытянутые, широкие, сплющенные с боков, толстые, неповоротливые, большие и крохотные, рыбки сверкают, переливаются всеми цветами радуги — от кроваво-алого до нежно-фиолетового и угольно-черного. Невообразимое сочетание полос, колечек, пятен еще богаче оттеняет их краски.

Но человек, впервые пришедший на рынок, дольше всего наверняка задержится у аквариумов с петушками: синие, зеленые, красные, фиолетовые, золотисто-кофейные, молочно-белые — трудно представить себе цвет, в который не были бы окрашены эти рыбки. Взрослых самцов держат в аквариумах, разделенных на ячейки стеклянными перегородками, отдельно друг от друга, потому что иначе передерутся насмерть. Плавает петушок лениво, едва шевеля пышными, ниспадающими плавниками, а то вовсе замрет, и тогда плавники его похожи на спущенные флаги; но вот, скосив глаз на соседа, он вдруг встрепенулся, резко развернулся на месте, плавники распушились и развеваются, как знамена на ветру. Петушок, раздувая жабры, бросается в атаку, противник устремляется навстречу, оба ударяются о стеклянную перегородку и, упершись в стекло носами, ходят друг против друга вверх, вниз, недоумевая, почему один не может достать другого. Окраска их делается все ярче, ярче, в это время рыбки поистине прекрасны.

Впрочем, некоторым больше нравятся черно-золотистые, с красными плавниками суматранские барбусы, другим — задумчивые полумесяцы дымчатых скалярий, третьим — светящиеся голубые неоны…

Корм для рыб продают на отдельной, специальной площадке. Здесь десятки оцинкованных корыт и ванночек с водой, где роятся оранжевые и бледно-желтые точечки дафний, циклопов, толчется серая пыльца инфузорий. На столах цветут рубиновые груды мотыля, бледные лепешки трубочника, похожего на сырое, вытянутое волокнами мясо. Продавцы, в толстых фуфайках, резиновых сапогах, то и дело зачерпывают из корыт большим марлевым сачком живой корм, перекладывают его в ванночки поменьше. Руки у них красные, с посиневшими ногтями, кричат они громче всех, потому что возиться с водой холодно, хочется скорее покончить с распродажей.

А за этой площадкой начинаются владения птиц, хотя тут можно встретить и кроликов, и хомяков, и свинок, и нутрий, и сиамских котов, и еще бог знает чего.

Для голубей здесь выстроен целый городок просторных клеток; рядом, на земле, птица более привычная глазу домашней хозяйки: индюки, петухи, куры, гуси, утки; поодаль, под зеленым деревянным навесом, клетки поменьше — с канарейками, щеглами, попугаями. Да какие есть попугаи! Вот два больших, серых, с ярко-красными хвостами сидят на жердочках, важно поводят круглыми глазами, а глаза у них умные, взгляд философский. Один задрал ногу, да так и застыл на одной ноге, как йог. Их владелец, пожилой, тучный мужчина в синем берете, неторопливо объясняет собравшимся вокруг зевакам, что попугаи не какие-нибудь, а говорящие, родом из Парагвая и стоит каждый семьсот рублей. Рядом — другой попугай, он раза в два поменьше, но оперение его горит и переливается на солнце, словно это не попугай, а прилетевшая из сказки жар-птица. К клетке прикреплен листок, вырванный из тетради, на нем голубым карандашом нацарапано: «Попугай кубинский Амазон. Цена 250 руб.». Видно, хозяину уже надоело отвечать на праздные вопросы: где найдется любитель, что отвалит за попугая такую сумму! — вот он и прикрепил эту бумажку, втайне не столько надеясь продать птицу, сколько полюбоваться на нее со стороны и порадоваться, что он — владелец такого крупного капитала.