Проучить мажора

Распахиваю глаза и упираюсь взглядом в пыльную паутину, раскинувшуюся в углу над дверью. Ее маленький черный хозяин неспешно ползает по тонким белесым ниточкам, медленно создавая новые узоры, в которых совсем скоро запутается и погибнет какая-нибудь глупая неосторожная муха.

Знаете, а ведь общение с некоторыми людьми — та же паутина. В нем застреваешь, вязнешь, теряешь бдительность, а потом расплачиваешься за это если не жизнью, то попранными чувствами. Больно. Неприятно. И страшно унизительно.

Внезапно кто-то дергает дверь со стороны улицы, и через секунду передо мной предстает Ленка, кутающаяся в безразмерный свитер.

— О, Манюнь, ты уже проснулась? — зевая, интересуется она. — А меня в туалет приспичило, пришлось в дом бежать… Там народу тьма! Пока шла, чудом ни на кого не наступила…

— Лен, это твое?

Приподнимаю в воздухе найденную улику, всем сердцем надеясь, что подруга сейчас улыбнется и все мне объяснит. Посмеется над моими нелепыми предположениями и восстановит пошатнувшийся внутренний мир.

Но она не смеется.

Вместо улыбки на Ленкином лице отражается смесь шока и испуга. А еще через мгновенье появляется выражение вины. Вины, которую она, вне всяких сомнений, признает.

— Как же так, Лен? — произношу я на выдохе. Тихо-тихо. Не в силах сказать это громче.

— Маш… Манюнь, — Онегина принимается нервно заламывать пальцы. — Я… Я сейчас все объясню! Это было один раз! Лишь однажды, слышишь? Мы тогда напились… Сидели в его машине и болтали… Просто так, ни о чем… А потом… Блин, я не знаю, как так получилось! Все вышло из-под контроля, понимаешь?

— Нет. Не понимаю, — я смотрю на нее во все глаза. — Не понимаю, Лен.

— Ах! — она суетливо хватается за волосы. — Я не хотела, чтобы так вышло, Маш… Оно как-то само собой… Мы потом договорились, что это больше никогда не повторится и никто из нас тебе об этом не расскажет… Ну, потому что это ничего не значит, правда! Просто глупость, совершенная по-пьяни… А потом эти долбанные стринги… Черт, я такая дура!

С этим не поспоришь. Спалилась она действительно по-дурацки. Сначала забыла трусы у Бубнова в машине, а потом притащила их сюда, на ночевку со мной. Ленка никогда не отличалась особым умом, но такая тупость — даже для нее чересчур.

— Ну ты и дрянь, — у меня по-прежнему нет сил на голос, поэтому я звучу глухо и сдавленно. — Я же у тебя на плече из-за его предательства рыдала… Проклятья той шлюхе посылала, которой, выходит, оказалась ты…

— Маш, прости меня! — сморщившись как от зубной боли, Онегина хватает мою руку. — Пожалуйста!

— Не надо, — высвобождаю свои пальцы из ее ладоней и неуверенно поднимаюсь на ноги.

У меня нет ни малейшего желания слушать Ленкины речи, полные запоздалого раскаяния. От них не легче. Совсем. Если честно, я вообще не знаю, от чего и когда мне полегчает. Если полегчает вообще.

Пока я ощущаю себя так, будто меня несколько раз пропустили через дереводробилку. Кажется, я больше не единое целое. Я разбита и состою из наспех склеенных кусочков. Вибрирующих и дребезжащих. Еще пара ранящих слов — и я развалюсь, превращусь в пыль, исчезну…

Под несмолкающую трескотню Онегиной я выхожу на улицу и глубоко тяну носом воздух, который, словно в насмешку, пахнет грядущим летом, свободой и мечтами…

Мечтами, которым никогда не суждено сбыться.

Яростно тру веки, смахиваю с щек соленую влагу и, распахнув калитку, твердым шагом иду прочь. Пора кончать этот затянувшийся спектакль. Я слишком устала, слишком измотана и хочу покоя.

Последняя попытка все исправить. Последний рывок. Последняя авантюра.

Пожелайте удачи. Она мне понадобится.

Глава 39. Такой ценой мне это кольцо не нужно.

Стас

Шумные не то всхлипы, не то сморкания настойчиво бередят слух, грубо вырывая меня из сладких объятий Морфея. Я совсем не хочу просыпаться, но завывания под дверью с каждой секундой становятся все громче и громче, лишая меня возможности их игнорировать.

Рывком принимаю сидячее положение и едва удерживаюсь от того, чтобы не полететь кубарем на пол. Чуть не забыл, что прошлую ночь провел на деревянной полке в окружении ковшиков и мочалок. Ладно хоть у меня в машине надувной матрас нашелся, а то пришлось бы на жестком спать. Окаменел бы к утру, не иначе.

В попытке взбодриться провожу рукой по сонному и явно помятому лицу и нехотя слезаю на пол. В воздухе витает неуловимый банный дух, а за крошечным квадратным окошком брезжит солнечное утро. Интересно, который час? Долго ли я проспал?

Аккуратно толкнув дверь, выбираюсь в предбанник и удивленно приподнимаю брови, застигнутый увиденным врасплох. На полу, спрятав лицо в ладони, сидит Лена и ревет навзрыд. Горько-горько. Будто у нее умер кто. Ну, или она сама умирает.

— Что случилось? — присаживаюсь на корточки рядом со страдающей девушкой и, поборов неловкость, кладу ладонь ей на плечо.