Севвостлагу, Управления НКВД по Дальстрою и врача, констатировавшего смерть расстрелянных. Трупы расстрелянных захоронены в общей яме в лесу близ города Магадана». 47 троцкистов тогда были казнены на глазах друг у друга. Оставшихся десятерых через несколько дней привели на то же место и расстреляли над телами их товарищей. Бывший следователь М. Баранов, который в числе других чекистов сопровождал осужденных к месту расстрела, вспоминал: «Помню как нас, несколько человек молодых чекистов, вызвали к начальнику управления и сказали, что мы будем сопровождать осуждённых от тюрьмы до места казни... И всё, что произошло потом, произвело на меня и моих товарищей такое сильное впечатление, что несколько дней лично я ходил словно в тумане и передо мной проходила вереница осуждённых троцкистских фанатиков, бесстрашно уходивших из жизни со своими лозунгами на устах».
Основная часть колымских жертв массовых расстрелов была уничтожена в Магадане. Немало расстреливали и на так называемой Серпантинке - глухом распадке между сопок, в полутора километрах от центра Северного горнопромышленного управления в посёлке Хатыннах, где серпантином вилась грунтовая дорога. В нескольких сотнях метров от нее размещался барак-тюрьма для приговорённых к смертной казни. Исследователь Колымы А. М. Бирюков приводит свидетельства о технике казней вУСВИТЛе НКВД: «...Немногие уцелевшие, находившиеся на спецкомандировке „Серпантинная", вспоминали, что осуждённых к ВМН вытаскивали по одному со связанными руками и кляпом во рту. Далее ставили на колени, двое удерживали, третий стрелял в затылок»80.
В казнях заключённых лагерей участвовали и специальные эмиссары. Известный палач лейтенант госбезопасности Е. И. Кашкетин (упоминается как Кашкотин в романе В. С. Гроссмана «Жизнь и судьба»), ранее увольнявшийся из Н КВД в связи с психическим заболеванием, был затем принят в аппарат ГУЛАГа и отличился в массовых расстрелах узников Ухто-Печорского и Ухто-Ижемского лагерей НКВД. Вооружённый пулемётами взвод расстрельщиков под командованием Ефима Кашкетина весной 1938 г. расстрелял в вор- кутинских лагерях не менее 2.508 человек. В марте 1940 г. Кашке- тин был осуждён к расстрелу за массовую фальсификацию дел и избиения заключённых.
В годы террора нередко казнили подростков и беременных женщин. В Грузии (Батуми) по обвинению в организации покушения на Берию была расстреляна группа подростков-школьников. В 1937 г. тройкой под председательством наркома внутренних дел Грузии С. А. Гоглидзе была приговорена к расстрелу группа девушек81.
О полном произволе региональных руководителей Н КВД свидетельствует и дело начальника Житомирского облУНКВД Г. М. Вят- кина, который был арестован с санкции Хрущёва 16 ноября 1938 г. в связи с побегом наркома внутренних дел УССР А. И. Успенского. На следствии он показал: «...Тягчайшим из совершённых мною преступлений я считаю расстрел по приговору тройки около ... (пропуск в документе - А. Г.) тысяч человек, арестованных Житомирским областным управлением и обвинённых в принадлежности к «ПО В» и немецко-фашистской организации, не будучи уверенным в виновности значительной части их...». По единоличным распоряжениям Вяткина, было расстреляно в Житомирской области свыше 4.000 человек, в том числе несовершеннолетние дети и беременные женщины, причём более чем на 2.000 расстрелянных протоколы членами тройки не были подписаны, а на многих расстрелянных не оказалось следственных дел. В феврале 1939 г. Вяткин сам был расстрелян82.
Ограбление расстрелянных
Раздевание до белья или донага было постоянным обычаем в советской расстрельной практике 20-40-х годов (обнаруженные в 1979 г. многочисленные мумифицированные трупы на размытой Обью территории колпашевской тюрьмы были именно в нижнем белье). Правда, если казнили за городом, то, как показывают раскопки последних лет, в могилах обнаруживаются обувь, остатки верхней одежды и довольно многочисленные личные вещи. Верхняя одежда осужденных обычно изымалась в доход государства, ценные вещи распределялись за бесценок (или расхищались) чекистами, ими также торговали в особых магазинах. Эти спецмагазины были открыты в период «Большого террора», а в годы гражданской войны присвоение имущества осуждённых осуществлялось открыто.