Против течения

Алексей, осторожно проходя за спиной Анатолия – они избегали друг друга, – услышал, как тот с тоской тихо произнес: «Все тайны знал, весь склад ее перстней…» Леший удивился: никак не ожидал услышать от такого каменного человека стихи Цветаевой! Он не знал, что Марина, пока помогала Валерии, время от времени «отчитывала» Анатолия стихами, так в церкви «отчитывают» молитвами для исцеления души. Марина видела, как Толе плохо: чем больше слабела Валерия, тем хуже ему становилось. Это было похоже на ломку, и как она ни старалась, помочь не получалось – Валерия как-то по-своему его настроила, так что Маринина сила не действовала. То, что ему помогает поэзия, обнаружилось случайно: Марина читала Валерии, Анатолий зашел, послушал, присел рядом и закрыл глаза, взяв Валерию за руку. Потом стал просить: «Почитай-ка мне этих твоих Мандельштамов…»

Отец и дочери бродили среди гостей, не сближаясь, каждый со своим отдельным горем, словно Валерия, уйдя, разорвала семейные узы на отдельные нитки. Марина нашла Анатолия в дальней комнате: сидел на диване с бокалом в руке, и глаза у него были совершенно пустые. Марина села рядом, отобрала бокал, погладила Анатолия по руке – и он, как будто только этого и ждал, уронил голову ей на колени и заплакал. А Лёшка в это время утешал, как мог, зареванную Милу – гладил по светлым кудрям, заговаривая простыми и детскими словами ее недетское горе.

– Почему она? Почему? Она же все могла? Зачем она нас бросила? Зачем?..

– Что делать, девочка, что делать…

Подошли Аркаша с Юлечкой:

– Может, ты к нам поедешь?

Но Мила, шмыгнув носом, твердо сказала:

– Нет, я с папой.

Разыскивая Марину, Леший заглядывал во все комнаты подряд и увидел, приоткрыв дверь, как Марина обнимает и целует плачущего Анатолия. Он поморщился и быстро отошел, как будто не свою жену застал с чужим мужчиной, а постороннюю семейную пару. Ему стало так больно, что перехватило дыхание – это была мгновенная вспышка неконтролируемой и неистребимой мужской ревности: как она смеет обнимать и целовать кого-то еще, пусть даже из сострадания! А вдруг… а вдруг она решит, что ей нужно быть с Анатолием, раз ему так плохо? Но это было и чужое горе, ударившее самого его наотмашь, и сострадание, и невыносимый страх – страх потерять Марину, с которой тоже может что-то случиться! Не дай бог! Потерять навсегда. И этот страх пересилил все – Алексей взмолился: «Господи! Пусть, пусть она разлюбит меня, пусть оставит – только бы жива была, здорова, счастлива!» Потом он долго сидел на подоконнике в полутемной библиотеке, пока его, наконец, не обнаружила там Марина:

– Вот ты где. А я тебя потеряла…

– Ну что, как там Анатолий?

– Горе…

– Я видел.

– Это ты заглянул к нам? Я к нему Милу отправила. Ну что, поедем домой?

– Поедем…

– Лёша?

Он молча взглянул на нее.

– Лёш, ты что? Что случилось? Что ты, милый?

Он молчал.

– Да ты что?

Алексей вдруг обнял ее и заговорил быстро и невнятно, но она расслышала:

– Ты же… Ты побережешь себя, правда? С тобой ничего не случится, а? Пожалуйста! Ты не оставишь меня, нет? Побереги себя…

– Лёшенька, да ты что? Что ты выдумал? Посмотри на меня, ну! Все хорошо, я жива-здорова. Я с тобой. Я люблю тебя. Перестань, успокойся. Ну что ты?..

– Милая моя, желанная, счастье мое…

Стоя в проеме двери, слушала их страстный шепот бледная Кира. Она долго металась среди гостей и родственников, сама не зная зачем. Ничто не могло утешить ее сердце, ничто не могло смягчить боль – ни выпитые подряд три бокала вина, ни выкуренная в уголке сигаретка, ни поцелуи Милы, ничто. К отцу она боялась даже подойти – такой стеной горя он был окружен. И Кира вдруг осознала: только Марина поможет ей – Марина, которую она так безумно ревновала к матери и которую так ненавидела. Марина, мужа которой она соблазнила. И вот теперь, когда увидала, как они стоят и шепчутся, обнявшись, как Марина гладит Алексея по щеке тонкими пальцами, а он целует ее руку, она почувствовала прилив страшной жалости к себе – никому не нужной и никем не любимой – что повернулась и ушла. А Алексей с Мариной и не заметили. И только когда Марина уже надевала плащ и увидела Киру, она подумала: «Господи, бедная девочка. Такая потерянная. Такая одинокая». Марина шагнула к ней, протянула руки, и Кира, заплакав, обняла ее крепко.

– Прости меня! Прости!

– Да я давно простила. Поплачь, девочка, поплачь, а то горе камнем стоит в душе…

– Можно… можно я буду звонить тебе?.. Иногда…

– Конечно, можно. И звонить, и приходить. Все можно, мы же с тобой, как сестры, правда? Мама бы этого хотела.

Алексей посмотрел на Марину мрачно, когда она попросила его подойти к Кире:

– Нет.

– Ну, пожалуйста. Ей так тяжело сейчас. И она – другая.

– Другая?

– Да, поменялось в ней что-то.

– Ну ладно.